Черновик человека | страница 100



? Давний соперник становился другом, Георгий Иванович больше не завидует ему, пусть он берет себе прямые проспекты и каменных дев, подпирающих здания, у Левченко останется трава, земляника, ландыш, крапива, ольха, корова с глазами богини, пастух с глазами поэта, небо, в чей единственный, сияющий глаз никто, кроме Левченко, не решался посмотреть, река по имени Шепот, гудение пилы, стук тарелок, когда соседка их ставит на стол и зовет обедать. Пусть я смертен, недолог, / пусть забудут меня, / но я помню поселок / и в тумане – коня. Мне останется вся лесистость, вся росистость, вся мясистость мира.


А прицеливаться-то она не научилась. Все хотела сходить в тир потренироваться, так и не собралась. Сейчас встанет, пальнет – но в кого же попадет, вдруг не в того, и кто-то другой упадет, заливаясь кровью. Ну и что с того, пусть будет зазубрина на броне мира, какая-никакая. А может, все же попадет в того, в кого метит.


Он читал знаменитую «Снежную бабу», «Мостки», «Птицу над городом». Вы думали, что бывает старость – / не бывает старых хулиганов. Олд эйдж из бат эн инвеншн. Неужели он будет стыдиться своей прежней любви? Себя молодого, в доме культуры, с кепкой в руке, с синяком на скуле от вчерашней драки? Где свистела молодость сквозь зубы, / нет прохода старости и смерти. Дес кэннот пэсс. И в конце поэмы три раза, по-русски, поцеловал пунцовую переводчицу.

А потом люди у микрофонов выстроились в очереди и пошли задавать вопросы.

Чье творчество оказало на вас влияние, с какими американскими поэтами вы дружили, вот вы столько путешествовали, скажите, где в мире самые красивые женщины (кубинки, конечно, кубинки! даже если кое-кому в зале мой ответ может не понравиться; одобрительные аплодисменты).

Как вам нравится наш город? Я его пока не видел, но каждый город, который стоит на море, – живой город, хороший город.

Вы защищали диссидентов, выступали против войны, писали замечательные стихи. Скажите, а чем вы больше всего гордитесь? Больше всего я горжусь приемной дочерью Глашей, неожиданно для себя сказал Георгий Иванович (одобрительные аплодисменты).

А вы могли бы остаться поэтом, если бы навсегда покинули Россию? Нет, этого бы я никак не смог, я певец улицы и деревни, мне бы никогда не писалось на чужбине в кабинетной тиши.

Что вы думаете о русском поэте Бродском, он заслуживал Нобелевской премии? Конечно, заслуживал, и я был первым, кто это предсказал. Когда Бродского посадили, я сразу отправился в министерство культуры и наорал на них: что ж вы, сволочи, делаете, в какую калошу мы все с вами сядем, когда он нобелевку получит?