Раны Колена нагноились так, что было страшно смотреть. Франсуа промывал их теплой мочой и удостаивался от своего приятеля очередного залпа брани и оскорблений. Однако едкая жидкость, как ни странно, делала свое дело, и через какое-то время язвы начали затягиваться. А Франсуа расковыривал корку острой палочкой и, преодолевая отвращение, выдавливал гной. Колен больше не роптал. За действиями своего завшивевшего доктора он наблюдал с несвойственным ему выражением лица, которое можно было принять за благодарность. Вийон, пытаясь изобразить любезность, вымученно ему улыбался.
Время от времени охранник вносил в камеру котел и кувшин. Несмотря на плачевное состояние, Колен умудрялся оказываться возле них первым, за ним следовал подросток, который отныне во всем пытался подражать кокийяру. Другие заключенные довольствовались остатками, оставив старику привилегию вылизывать стенки и дно.
Поначалу узник видит океаны, золотоволосых женщин, огромные цветы, змей. Но затем приходят другие видения: кусок мяса на раскаленных углях, крупный, сочащийся сладким соком фрукт. Из всех внутренних органов остается один — желудок. И тогда приходит она, изменница и избавительница, — мысль о смерти. Узник отталкивает ее, смерть пока еще пугает. Но однажды он заговаривает с ней, доверяется ей. Она предлагает ему себя. Он испуганно отступает, она его не задерживает. Она ждет… Ждет, пока он закончит стихотворение. А он уже не может больше писать, не может декламировать. Он что-то бормочет, кусает губы, постепенно забывая слова баллады. Смерть искушает его ласками. У нее бледные пальцы Айши.
*
Любезный элегантный человек, окруженный факелами, появился в камере, словно пылающая звезда. У ног Вийона он осторожно положил чернильницу, перо, чистый свиток пергамента и восковую свечу. Видение было кратким, но Франсуа узнал темный, искусно расшитый кафтан кади.
Чуть позже из полумглы камеры раздался дрожащий шепот Колена:
— Чернила выдыхаются, а ты не написал ни строчки.
— Я голоден.
— Тогда пожуй пергамент.
Франсуа поколебался, но живот сводило от голода. Он осторожно положил в рот небольшой клочок и стал жевать. Из него даже удалось выжать немного сока, рот наполнился слюной. Он протянул кусок Колену, который поблагодарил его церемонным поклоном. Приятели пировали под храп сокамерников. Затем Вийон взял перо и принялся ковырять в зубах.
*
Каждый день двоих-троих заключенных уволакивали в комнату для пыток. Их крики не могли заглушить толстые тюремные стены. У тех, кто возвращался, тела были искромсаны кровоточащими зияющими ранами, они воспалялись и распространяли зловоние. В конце концов Франсуа утратил всякое представление о времени. Днями напролет он сидел, уставившись на высохшую чернильницу и обгрызенное перо, валявшиеся на полу среди опилок и экскрементов. Из оцепенения его вывел шум схватки: Колен сопротивлялся изо всех сил, осыпая бранью мамелюков, которые схватили его за ноги и тянули в коридор. На пороге возник какой-то человек, явно из судейских, с невозмутимым лицом. Он обвел глазами полутемную камеру, будто что-то искал, затем, удивленный, повернулся к Вийону:
