— Хлопци, швидче сюды!
Твою ж мать! Украинцы!
— Костенко, слышал?
Старшина кивнул.
— Чув. Галицаи. Я таких вже бачив. Бачитэ, на ливом рукави, пид орлом? Лэвик жовты? — От переполнявшей его ненависти старшина, не заметив этого, полностью перешёл на украинский.
Савушкин всмотрелся в форму «немцев» — точно, у четверых из них на рукаве был нашит опознавательный знак дивизии СС «Галичина». Пятый, ожидавший коллег у входа в костёл, стоял к разведчикам правым боком — но, судя по всему, тоже был украинцем и однополчанином остальных эсэсовцев.
Галичане, оставив на повозках свои винтовки, ломанулись на зов своего коллеги.
— Костенко, что они забыли в церкви? — Озадаченно спросил капитан у старшины.
— Точно не молиться. Грабить будут. — Уверенно ответил Костенко.
И действительно, не прошло и пяти минут — как вся давешняя пятёрка вышла из дверей костёла, перегруженная всякого рода церковным имуществом — какими-то серебряными чашами, подсвечниками, окладами икон, мешками с чем-то металлически позвякивающим; у последнего в руках была какая-то здоровенная, метр на полтора, картина в массивной и, похоже, тоже серебряной раме. Савушкин про себя вздохнул — ну ты подумай, костёл грабят, ничего святого! — и шёпотом скомандовал своим:
— Цели по часовой, Некрасов заигрывающий, твой — с картиной! Мой унтер с мешком, в него не стрелять! — И выдержав трехсекундную паузу, бросил: — Огонь!
Прогремел хлёсткий винтовочный залп, двое галичан тут же повалились на брусчатку, остальные, на мгновение остолбенев, бросили добычу и метнулись к повозкам, на которых лежали их винтовки. Но добраться до них не успели — грянул второй залп, а поскольку промахнуться с пятидесяти метров было бы мудрено — всех эсэсовцев настигли пули разведчиков, хотя унтер, которому капитан прострелил обе ноги — всё же успел ухватится за борт одного из фургонов, но на большее у него сил уже не хватило…
Разведчики подошли к эсэсовцам. Четверо не подавали признаков жизни, унтер, хоть и без сознания, но был ещё жив — грудь тяжело вздымалась, изо рта рвалось хриплое дыхание. Кровь пульсирующе, толчками, била из раны на правом бедре, и, судя по всему, жить унтеру осталось максимум минут пять, от силы семь — с перебитой артерией больше не протянуть…
— Витя, забери у коня воду! — Некрасов подхватил брезентовое ведро и выплеснул остатки воды из него на унтера. Тот захрипел, открыл глаза — и тотчас застонал.
Савушкин кивнул.
— Верю. Больно. Поэтому давай так — ты отвечаешь на мои вопросы, я колю тебе морфин. Хорошо и правильно отвечаешь — умираешь легко и без мучений. Плохо отвечаешь или молчишь — умираешь тяжело и очень больно. Выбирай!
