А здоровье? Тюрьма, как говорится, не красит! Именно здесь, в этих сырых и затхлых стенах, Александр Шлихтер впервые ощутил начало тяжкого недуга легких.
Во время одного из нудных допросов в Лукьяновке, которые проводил Евецкий, в следственную комнату вошел массивный человек с короткой шеей, черными нафабренными усами и нависающими бровями. Был он в белом жилете, с Владимиром на шее, в по-домашнему распахнутом синем сюртуке. Воловьи карие глаза навыкате уставились на Александра.
— Шлихтер, ваше превосходительство, — поспешил доложить подполковник, — Александр Григорьевич… Студент из Берна.
«Превосходительство» пошевелил усами и показал жестом, чтобы Шлихтер встал. Тот поднялся.
— Студент, значит, — пробасил генерал. — Ловко у вас, вшивых интеллигентиков, получается: со студенческой скамьи прямо на скамью подсудимых. Чему только вас в университетах учат! — и повернулся к следователю. — Идет в сознание?
— Никак нет, ваше превосходительство. Отказываются от дачи показаний: он и его подруга!
— Да ты что, мерзопакостник, собираешься из нас воду варить? — взревел генерал. — Да я тебя…
— Только не на «ты», ваше превосходительство, — сказал с достоинством Шлихтер. — Мы с вами на брудершафт не пили.
— Ишь ты? — удивился генерал. — Да ты кто такой, если учить собираешься? И кого? Да знаешь ли, что я генерал Новицкий!
— Слышал о вас, ваше превосходительство, — ответил спокойно Шлихтер. — Анекдоты больше… о самодурстве вашем…
Новицкий хотел что-то сказать, но поперхнулся и схватился рукой за правый бок.
— Да вы знаете, что я вас в узилище сгною, если не сознаетесь?!
— Так сознаваться, ваше превосходительство, не в чем, — ответил Шлихтер, с радостью видя, что удалось несколько остудить генеральский пыл. — Ваш следователь пытается доказать, что я был в Туле, а я в Туле никогда не был. Даже если меня под пыткой заставят признаться, что я в Туле был, так я все равно в ней не был!
— Говорите много! — рявкнул жандарм. — Кто разрешил говорить? Забываетесь, где вы, и что вы, и кто вы! Знаю вас, стрекулистов, как облупленных! Подполковник Евецкий, приведите его к одному знаменателю и загоните, куда Макар телят не гонял. Пусть почувствует, почем пуд лиха! На царя! На веру! На отечество руку поднимает, гнида! — Лицо генерала побагровело, глаза готовы были выкатиться из орбит. Он обрушил на заключенного поток такой отборной площадной брани, что даже у Евецкого покраснели уши. Шлихтер побледнел до корней волос.
