Этот восторженный отзыв вызвал у Владимира Ильича теплое чувство к Платтену.
— Значит, дружба? — спросил он.
— Навсегда, — горячо ответил тот.
Иногда Ильич подолгу не выходил из своего купе, тогда озорной Гриша Усиевич подходил к Платтену и спрашивал: нет ли у него желания спеть по-русски?
— С удовольствием, потому что по-русски пою я лучше, чем говорю.
— Ну и превосходно.
Гриша Усиевич подзывал еще нескольких певцов, и все они, скопившись около купе Ленина, начинали петь: «Скажи, о чем задумался, скажи, наш атаман».
Они знали: Ильич любит хоровое пение, он не усидит в купе и обязательно выйдет в коридор.
Он действительно появлялся и подхватывал знакомые слова припева.
Одной песней дело, конечно, не кончалось, Владимир Ильич запевал «Нелюдимо наше море…». Особую удаль и задор он вкладывал в призывные слова:
Смело, братья!
Бурей полный,
Прям и крепок парус мой!
Наконец поезд подошел к последнему немецкому городу— Засниц. Здесь у порта пассажиров пересчитали. И поезд прямо с пристани въехал в трюм огромного шведского парома.
На пароме пассажиры «микста» обрели право покинуть свои места и поселиться в каютах. На шведском судне немецкие власти уже не могли распоряжаться. Все же поведение шведов Владимиру Ильичу показалось подозрительным. Русским были розданы анкеты с вопросами, очень похожими на вопросы при аресте.
«Не собираются ли они нас задержать? — встревожился Ильич. — От немцев всего можно ждать. Сами пропустили, а шведскую полицию подговорили арестовать».
В одной из кают спешно был собран совет. Владимир Ильич предупредил о возможности всяческих каверз со стороны полиции и буржуазной печати, потребовал, чтобы никто из едущих ни под каким видом ни на какие вопросы не отвечал.
— За всех позвольте разговаривать мне, — предложил он.
— Ну, конечно, какие могут быть возражения, — послышалось с разных сторон.
Паром, вышедший в открытое море, начало раскачивать. Лица у некоторых пассажиров покрылись болезненной желтизной. Многих одолевала морская болезнь.
— Выходите наверх, — предложил Ильич. — На свежем воздухе станет легче.
Он тоже поднялся на верхнюю палубу и стал смотреть в сторону мутного горизонта.
Балтийское море покрылось пенистыми гребнями, катившимися навстречу. В такую погоду трудно было заметить блуждающую мину, которыми в годы войны засорялись фарватеры. Капитан осторожно вел судно, внимательно наблюдая за волнами, чтобы не наткнуться на рогатую смерть.
Когда немецкий берег исчез, на мостике вдруг появился какой-то моряк с листком в руках. Он о чем-то доложил капитану. Тот, кивнув головой в сторону толпившихся на палубе русских эмигрантов, продолжал всматриваться в море.
