Любовь Николаевна купила открытку, а дома на обороте написала: «Конец одному, начало другому». Да, теперь начало другому. Она убрала открытку в шкатулку вместе с брошью и порой, оставшись одна, вынимала ее из комода, смотрела, вспоминала.
Надеждин сдержал обещание – не писал, не давал о себе знать. Все как она хотела. Временами, изнемогая от разлуки и невозможности встреч, Любовь Николаевна ненавидела его за это, осыпала в мыслях упреками, плакала, чувствуя себя покинутой и очень несчастной. Забывала, что это было ее решение. Петр Гордеевич видел покрасневшие глаза жены, но списывал все на ее деликатное положение и старался успокоить. Беременность проходила нелегко. Любовь Николаевна совсем не переносила запахи и полностью отошла от дел мыловарни. Перед Рождеством она заболела – простудилась, провела две недели в постели.
«Забыл про меня? – думала, лежа в кровати и не находя удобного положения. – В Москве сейчас праздники и гулянья. Наверное, танцует в гостях с красивыми женщинами».
Она ревновала, была несправедлива, знала это, но совладать с собой не получалось. Мог бы и написать…
Первое шевеление плода принесло с собой то самое «другое», про которое она написала в открытке. Любовь Николаевна почувствовала себя матерью, и теперь все ее мысли, инстинкты, действия служили одному – выносить ребенка и благополучно разрешиться от бремени. Она больше не открывала шкатулку, усилием воли заставляя себя забыть о Надеждине. Конечно, забыть было невозможно, но ребенок, чьи движения ощущались все чаще, – главенствовал. Ради него Любовь Николаевна готова была продолжать лгать мужу. Она стала по-настоящему хорошей внимательной женой, той, которой собиралась стать летом. Оказывается, для этого надо было полюбить другого мужчину, изменить и зачать. Какая насмешка судьбы. Любовь Николаевна потяжелела, раздалась, но наполнилась тем отгораживающим от мира спокойствием, которое присуще грядущему материнству. Она готовилась к важнейшему событию в своей жизни.
До конца срока оставался месяц, когда в гости пожаловала старая купчиха Шелыганова. Окинула опытным взглядом оплывшую фигуру Любови Николаевны и, усевшись перед горячим самоваром, сказала:
– Ничего, Бог даст, родишь Петру Гордеевичу наследника.
Потом перекрестилась и принялась за чаепитие. Окна в комнате были отворены. Весна в тот год наступила рано, первые дни мая выдались солнечными и теплыми.
Любови Николаевне в последнее время не хватало воздуха.
