— Нет, обошлось.
— Ну, тогда легче… Вот когда дети — тогда уж ничем не помочь: мысли по ночам, сожаления, а сделать ничего нельзя, и так всю жизнь, маленькие они, вырастут ли — неважно, все одно… Я тоже иной раз закрою глаза, лежу, чего-то там представляю себе… Улица, асфальт, деревья… Люди торопятся… А я иду медленно, я седой, и рядом девочка в строгом платье — моя дочь… Нет. Не будет этого. Мне еще лет пять лямку тянуть, она за это время замуж выйдет — такая не засидится… Прошло мое время, борода… А ведь спроси меня сейчас: как же так получилось, что за всю свою нескладную жизнь ты, старый работяга, вол, так и не нажил ничего для себя? Думаешь, отвечу? Нет, не отвечу. Не знаю, как так получилось. Знаю только, что нет у меня ничего: ни дома, ни семьи, да и заслуг особых тоже нет — чего уж там себя обманывать… Ничего — так, только дым один…
Опять была долгая пауза. В дальнем углу сарая слышалась какая-то неопределенная возня, шуршала солома.
— Мыши, наверное, — сказал Сергей Гаврилыч. — Знаешь что? Давай спать… Не осуждай меня завтра — нервы, видать, сдали. А вообще-то я не такой… И вот что еще. Поверь: если не сбежишь — мы с тобой хорошо будем жить. Ты мне понравился, борода… Молчишь, правда, много. Но это ничего, я молчунов люблю…
«Тихо как, — думал Русанов, прислушиваясь к его ровному сопению. — Сейчас бы заснуть и увидеть во сне все, как было когда-то, а потом бы не просыпаться и жить только с этим и ни с чем другим… Неужто он прав? Неужто жизнь действительно уже сложилась? И все уже произошло, все главное уже было? И отныне я такой, какой я есть, и другим уже не буду, и другого со мной ничего не будет, а будет только то, что уже есть?.. Но как же так? Будут события, перемены, будут другие люди… Да он и не отрицал этого… Тогда что же он имел в виду?.. Я не изменюсь — вот что, и эта боль, которая загнала меня сюда, теперь будет во всем, что когда-нибудь произойдет со мной, и от нее, как круги по воде, пойдет вся моя дальнейшая жизнь… Нет, неправда, рано или поздно я переболею, это не может продолжаться вечно. Мне нужно только что-то твердое под ногами, нужно понять, что я и зачем я, и когда-нибудь я пойму… Ну а если так и не пойму ничего — что тогда?.. Нет, этого не может быть. Пойму…»
* * *
Сарай был весь в солнце, когда Русанов проснулся. Сухо пахло сеном и пылью, и в столбах солнечного света бесшумно танцевала мошкара.
Снаружи донесся девичий смех: кого-то щекотали и тискали, прижав к стенке сарая. Потом дверь распахнулась, впустив со двора все солнце, которое еще там оставалось. Над ним склонилось улыбающееся, гладко выбритое лицо Сергея Гаврилыча.
