* * *
Что же еще было потом, после того столкновения у них в доме? Многое было… Было и хорошее, было и плохое, было и такое, что он и сейчас не мог бы сказать — благодарить ли за это судьбу или же, наоборот, сетовать на нее… Что такое, например, была та встреча в каталоге, у столика библиографа, той же зимой, чуть было не перевернувшая тогда всю его жизнь?.. А… Даже о таких вещах, касающихся лишь его одного, человек не может ничего с уверенностью сказать… Так как же можно тогда утверждать, что ты знаешь, что лучше, а что хуже для других?..
Что-то он такое нужное искал в тот вечер, статью или комментарий какой-то — неважно, сейчас уже не вспомнишь, все-таки прошло уже столько лет… Просмотрев и алфавитный, и систематический каталоги и не найдя в них ничего, он решил обратиться к дежурному библиографу — кто знает, может быть, помогут, ведь у них какая-то своя система поисков, и не раз он убеждался, что даже и очень специальные вещи не так уж трудно было найти, если за дело брался знающий эту систему человек. В углу, в конце балюстрады, за отдельным столом, так, что ее видно было отовсюду, сидела, склонившись над книгой, женщина в цветастой шали, наброшенной на плечи: лица ее он сначала не разобрал, только издали еще заметил ее черные волосы, расчесанные на пробор и собранные в узел на затылке, и большие, чуть притемненные очки — такие тогда только входили в моду. Подойдя к ее столу и постояв немного около нее — она все еще не поднимала головы, — он осторожно кашлянул в кулак:
— Здравствуйте…
— Здравствуйте… — оторвавшись от книги, дружелюбно, профессионально благожелательным тоном ответила женщина и подняла на него глаза. — Извините, увлеклась… Я могу быть чем-нибудь полезна вам?
Он похолодел. Сердце застучало, ладони сразу стали мокрыми, что-то сдавило грудь: он хотел схватить воздуха — и не мог…
— Леля… — наконец выдавил он из себя.
— Саша… Ты… Господи… Не может быть… Неужели… Неужели — ты?!
И все — будто и не было этих четырнадцати, да нет, уже четырнадцати с лишним лет…
Сколько же им было тогда, когда они расстались? Двадцать два. Значит, теперь ей как минимум тридцать шесть. Но как же она сумела так сохранить себя? Те же волосы, те же длинные стройные ноги… И ни морщинки на лице, когда она снимает очки… Или это все чудеса косметики? Раньше, помнится, она не подводила так явно глаза… Но и это ей идет — синий тон, синие глаза… Губы, как всегда, полуоткрытые, родинка слева на подбородке, улыбка такая же, как тогда… Бог ты мой, и та же серебряная побрякушка на груди — неужели и это еще с тех времен?.. Леля, Леля, где же ты была все эти годы? И почему все было без тебя? Или и не было ничего без тебя, и это все был только сон, длинный, мутный сон, а теперь я проснулся, и все опять как было тогда, и ты опять здесь?
