Бундовец, меньшевик, социалист-интернационалист, межрайонец… Можно не сомневаться: с такой партийной биографией в светлом советском будущем ему бы пришлось несладко. Может быть, чистки двадцатых годов и пережил бы, но уж в тридцать седьмом точно отправился бы расстрельным путём, по стопам прочих бывших бундовцев, меньшевиков, а также и большевиков вроде Зиновьева, своего начальника и соратника по Петроградской коммуне. И не было бы тогда героя революции Володарского, а был бы «белобандит», «ренегат», «троцкистско-зиновьевский выродок». Не было бы посёлка Володарский, Володарского моста, железнодорожной станции Володарская, многочисленных улиц, заводов, фабрик, названных его именем. Да, Моисею Марковичу повезло, что в тот роковой день 20 июня он решил-таки выступить на митинге рабочих Обуховского завода…
Летом семнадцатого в бушующем Петрограде Володарский очень скоро узрел политическое бессилие соглашателей-меньшевиков. Примкнул к большевикам и уже в конце июля участвовал в работе VI съезда партии, стал членом её Петроградского комитета. А в сентябре, на триумфальных для большевиков выборах, был избран в Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов. После октябрьских событий, в которых он, конечно, участвовал, но ключевой роли не играл, власть в стране и в столице продолжала меняться со всё убыстряющейся скоростью. Володарский избран во ВЦИК Советов — почётно, но от власти далеко. Да он, похоже, не стремился к власти в её классических, силовых формах. Его дело — слово. И талант его в полной мере мог раскрыться только в сумасшедших условиях революционного хаоса, дающего полную и безграничную свободу в обмен на жизнь.
Володарский — яркий публицист, успешный, как вскоре оказалось, организатор газетного дела, но прежде всего он — оратор. Выражаясь патетическим языком того времени, «трибун революционного народа».
Семнадцатый год, перевернув в России всё, выдвинул совершенно новый тип словесного творчества: улично-митинговое говорение. Оно заключалось не в красноречии, не в заклинаниях, не в гипнозе, а в умении совпасть с настроением масс, выкрикнуть те слова, которые толпа хочет, но не может произнести тысячами ртов. Спастись от штормовой волны можно, только удерживаясь на её гребне; а со стороны кажется, что маленький человечек ведёт волну за собой. Классические демагоги аудиторно-думского типа, все эти Милюковы, Гучковы, Шингарёвы, Чхеидзе, Черновы с их рассчитанным пафосом и тонкими риторическими приёмами совершенно потерялись перед разношёрстным и страшным чудищем никем не управляемой уличной толпы. Гипнотические пассы Керенского тоже недолго нравились. К осени семнадцатого хозяевами митингов становятся ораторы, соединяющие в речах сдержанную страстность манеры с безграничной преданностью идее разрушительной свободы. Троцкий, Ленин, Рошаль, Дыбенко… И Володарский.
