Одна-единственная жизнь (О прозе Федора Кнорре) - Сергей Алексеевич Баруздин

Путь в литературу Федора Федоровича Кнорре (р. 1903 г.) был несколько необычен — из кино, которое тогда только зарождалось, из цирка, из молодого революционного советского театра. Вчерашний красноармеец был сорежиссером в кино и в театре, сам играл, сам ставил в Ленинградском и Центральном Московском ТРАМах, был хорошо знаком с Траубергом, Мейерхольдом, Эйзенштейном, Булгаковым, Роммом, писал комические сценарии, цирковые репризы, а потом ставшие известными пьесы «Тревога» и «Московский 10–10», которые не только шли на театре, но и были изданы ГИХЛом в 1931 году отдельными книжками.

Впрочем, Федор Кнорре впоследствии не раз возвращался в кино и театр. И возвращался не зря. Вспомним его «Истребителей» с Марком Бернесом, «Родную кровь» с Вией Артмане и Евгением Матвеевым, «Ночной звонок» с Верой Марецкой и Борисом Андреевым, а в театре Моссовета — «Встречу в темноте», поставленную Ю. А. Завадским.

Конечно же, не с «Тревоги» и «Московского 10–10» начинается настоящий Кнорре, а с рассказа «Твоя большая судьба», напечатанного в 1940 году в «Знамени» и замеченного газетой «Правда». Казалось бы, ничего особенного нет в материале этого рассказа: жизнь и жизнь, как она есть, и персонажи самые обыденные, но мысль писателя — о судьбах маленьких, собственно твоих, и судьбах больших — народных, была не просто свежа и нова, особенно в предгрозовом сороковом, но и жизненно необходима. И относительно небольшой этот рассказ стал событием в литературе тех лет.

Сразу же, впрочем, замечу, что если говорить о мысли авторской, то она никогда не лежит на поверхности у Кнорре — ни в повестях его, ни в рассказах. И если я вспомнил рассказ «Твоя большая судьба» и мысль, выраженную в нем, то это потому, что так прочитал рассказ я. Другие могли прочитать иначе, например: «Маленькие судьбы бывают у маленьких людей». Это можно сказать и о военной повести «Жена полковника», и о рассказах «Синее окно», «Мать», «Шесть процентов», «Утро».

Федор Кнорре очень любит людей, о которых пишет. Любит нежно и страстно. Любит молодых и старых, хороших и плохих, удачливых и несчастных. Его любовь лишена предвзятости, которая, увы, так часто еще портит нашу литературу.

Елена Федоровна Истомина — одна из них («Одна жизнь»). Престарелая, с несостоявшейся судьбой актриса в блокадном Ленинграде, — как она прекрасна в конце своей жизни! Автор выписывает ее образ с чутким вниманием и завидной достоверностью, как, впрочем, и образ ее обожателя Кастровского, и соседа Самарского, и билетера Василия Кузьмича, и медиков из госпиталя. Суровы картины блокады.