Бифштекс почти заканчивался, когда ко мне подсела девица. Как они и делают всегда, она поместилась прямо напротив меня, им так больше нравится, чем садиться сбоку. Трудно понять, почему казалось, что она заняла весь стол. Похоже, она из пригородных, из тех, что никогда не ходят в один и тот же кафетерий. Ела она спокойно, вдумчиво склоняясь над блюдами, уставившими поднос.
Но что-то с ней было не так. Не знаю как в провинции, а в Нью-Йорке не принято долго глазеть на кого-нибудь, преднамеренно повторяя взгляды, потому что тайна — забавная вещь, она как опора в театре шапито: убери опору, и нет театра. Тайна существует до тех пор, пока ты притворяешься, что ничего не замечаешь, и даже в такой ситуации, как моя, стараешься соблюсти правила игры.
Но я все же разглядел ее, потихоньку, исподтишка, но разглядел и понял, что меня смущало. Высокая девица с темными каштановыми волосами, строго забранными вверх, напустила всю эту строгость скорее всего умышленно, маскируясь под классически красивую женщину, заслуживающую вашей приязни, но не более того.
Они любят маскироваться. У них слишком мало оригинальных идей и представлений, но очень много свободного времени. Я видел не^мало настоящих шедевров этого жанра в магазинах для битников, где приманки не редкость.
Кто ты сегодня, милочка? Одри Хепберн? Ты могла бы стать кем угодно, стоит тебе захотеть. У тебя сочный рот, этакие надутые губки, что могут целовать как сумасшедшие, но губная помада совсем не того сорта. Да и карандаш для подрисовки бровей тоже далеко не тот. Далеко не тот. И никакими косметическими ухищрениями не изгладить тебе из своего лица того, что выдает твое происхождение: не спрячешь экзотическое косоглазие и крупные скулы за искусно наложенными зелеными тенями и слишком бледным тоном грима.
Когда она поднимала голову, заметнее становились мелкие морщинки, заполненные белым. Лицо из тех, что с годами становятся все посредственнее, чего никак не скажешь о великолепии ее тела. Тело выражало ее гораздо лучше, чем лицо, такое большое, восхитительных форм тело.
Осужденный человек вкушает обильную трапезу. Так, во всяком случае, это выглядит.
Ну. и вот, пока эти, здесь, терпеливо ждали меня, те, снаружи, сторожили, чтобы эти, которые внутри, не помогли мне ускользнуть, и там, за окном, болтались еще какие-то, которых я не знал. Ну а я пировал, откусывая помаленьку и понимая, как я утомителен со своей кривой ухмылочкой, которая не спасет, конечно, но поможет хотя бы притвориться, что если ты жуешь так долго, то это потому, что пища слишком жесткая.
