даже по принятой ею позе; она
сложила ноги так, что приоткрылись белые полоски кожи над нейлоновыми чулками, а когда зазвонил телефон, она приняла другую позу, умышленно наклоняясь и даруя, таким образом, мне милость сколько хочешь созерцать ее пышные груди, стремящиеся выпрыгнуть из платья. Один из парней раздраженно поджал губы, бросил мне под нос три фотографии 8 х 10, а девушке дал знак удалиться.
— Менос Деккер, — сказал он.
Снимки были не студийные, а сделаны с большого расстояния при помощи сильных линз, но, хотя они и не отличались четкостью, лицо, запечатленное там, говорило очень много. У Деккера на лице не было ни малейшего намека на принадлежность к какой-нибудь определенной национальности, но жесткость его взгляда, безвольный рот и тонкая горбинка носа изобличали в нем убийцу, причем убийцу, явно получающего удовольствие от своей работы. Я слишком много перевидал людей с такими, казалось бы, несущественными, специфическими особенностями, чтобы ошибиться. Профессия накладывает на их лица несмываемый отпечаток.
Этого человека мне пришлось хорошенько запомнить, после чего я положил снимки к другим, отобранным мною фотографиям агентов, действующих в этой стране. Двоих я узнал сразу, но был еще один… На гуманном, сильно увеличенном снимке вырисовывалось лицо достаточно характерное и нестандартное, отличающееся чем- то от вереницы лиц на других фотографиях. Мне казалось, что я уже видел это лицо. Но где? Парень, маячивший у меня за спиной, уловил мои сомнения и сказал:
— Сфотографирован на коммунистическом митинге, на Айленде. Не идентифицирован.
Я кивнул, долистал альбом до конца и захлопнул его. Парень сказал:
— Благодарим вас за беспокойство.
— Ну, какое там беспокойство, — ответил я.
— Я должен предупредить, каждый, кто контактирует с этими персонами, должен докладывать об этом нам.
— А как же! Обязательно доложу. Живой или мертвый.
— Не смешно.
Лайза Вилльямс старалась оставлять как можно меньше следов, почти не выходила из дому. Но ей приходилось всегда, по первому зову Большого Стэна, обходить его мальчиков для сбора денег, и она всегда делала это очень долго. Когда-то он изувечил ее своими кулаками, и с тех пор она жила в страхе; причиненное ей зло не изглаживалось из памяти еще и потому, что отметина этой злобы всегда была на ее лице, к тому же не было никого, кроме Стэна, кто решился бы прикоснуться к ней.
Обычно она обходила верхний Бродвей, собирая со всех этих джонни деньги и тратя их в кабаке. Подневольная сборщица выручки, взимающая деньги с бесчисленных сбившихся с пути истинного молокососов, у каждого из которых за плечами короткая, но тяжелая история жизни.
