После войны я снова встретил Роберта, спросил о родителях. Они были расстреляны немцами в числе других симферопольских евреев в 1942 году у дороги на Судак. Судак — это тоже Крым. Да… Такие вот дела творились, Соломон.
ВОЛКОВ: И вы решили поехать в Крым, в Симферополь, чтобы своими глазами увидеть город, обстановку, пощупать, как говорится, все это своими руками, ведь вы в этом смысле писатель старой закалки, не так ли?
РЫБАКОВ: Вы, как всегда, правы, мой друг (смеется), мне надо было ехать в Симферополь. Я купил путевку в Ялту, в наш Дом творчества, и пару раз съездил оттуда в Симферополь. Полное разочарование: чужой город, с ним не связаны никакие воспоминания, чужие улицы, чужие запахи, ничто не дает толчка воображению.
Настроение отвратительное. Я даже не досидел свой срок в Ялте.
ВОЛКОВ: Вы искали других свидетелей тех лет, ваших родственников, например?
РЫБАКОВ: В живых осталась только мамина младшая сестра, тетя Аня, но ей тоже уже перевалило за семьдесят. Однако у нее был, по-прежнему, ясный ум, и она помнила жизнь в Сновске до мельчайших подробностей. В советское время город назывался Щорсом, сейчас, наверное, снова стал Сновском. Но дело не в этом. Тетя Аня жила с дочкой Эммой и зятем Женей на Преображенской улице. Эмма как раз отмечала свой день рождения, и это был хороший повод, чтобы познакомить Таню с моей родней.
Дверь нам открыла тетя Аня. В соседней комнате уже бушевало веселье. «У вас красивая шапка», — сказала тетя Аня, после того как мы поздоровались, и я представил ей Таню. Холодно, мороз, и Таня надела ушанку. «Что-что?» — переспросил я. Мне хотелось снова услышать ее интонацию. «Не хитри, ты все расслышал. Тебе хочется, чтобы я твоей даме еще раз сделала комплимент». И она слегка шлепнула меня ладонью по затылку. «Забываешь тетку, редко звонишь». И от этого жеста, от ее голоса, интонации, улыбки пахнуло вдруг моим детством. И в один миг я решил, что действие романа перенесу в семью своего дедушки, в город Сновск. Летом в голодные годы мама возила нас с сестрой туда подкормиться. И сразу все ожило: детская память цепкая.
— Подумай, — сказал я потом Тане, — как долго я мучился, и вдруг все решилось в одно мгновение!
Эммочка выскочила из столовой, повела нас туда знакомиться с гостями. Ее друзья входили в тот круг интеллигенции, который мы с Таней любили. Умные, образованные, острые, с большой долей скепсиса по отношению к советской власти, скромно зарабатывающие, передающие друг другу и хранящие у себя самиздат, словом, свои люди. Эммочка работала в театральной библиотеке, тут же были две ее подружки-сослуживицы, юрист Барщевский с очень красивой женой. Эммочкина дочь Оля уже жила в Америке, а муж Женя работал в палатке при Киевском вокзале — вытачивал ключи. Когда-то они учились с Эммочкой в одном классе, а сейчас он был главным кормильцем семьи.
