РЫБАКОВ: Соломон, вы где читали «Тяжелый песок» — в Москве или здесь, в Нью-Йорке?
ВОЛКОВ: В Нью-Йорке, ведь это был уже 1978 год, правда? Мы с Марианной к этому времени уже два года жили на Манхеттене. Но советские журналы можно было взять в городской библиотеке, в славянском отделе. Я прочел роман в «Октябре», и он произвел на меня сильнейшее впечатление. Помню, я тогда подумал: какая грандиозная идея, откуда она взялась?
РЫБАКОВ: Вы имеете в виду, как возник замысел… По правую руку от вас, Соломон, сидит дамочка, в которую я был влюблен и добивался, чтобы она стала моей женой. Я сказал ей: «Теперь я знаю, что такое любовь, и сумею это написать!…» Вначале я предполагал, что напишу новеллу, как у Мериме, небольшую, и сюжет, который меня привлекал, тоже, казалось, не требовал большого размера.
ВОЛКОВ: Но сюжет-то эпичный, он вроде бы сразу тянул на роман.
РЫБАКОВ: Я вам расскажу, как вышло с сюжетом. До войны, после ссылки, после всех моих скитаний, я обосновался в Рязани, женился, у нас родился сын Александр, он умер от болезни печени в 1994 году. Так вот, там, в Рязани, был у меня друг — Роберт Купчик, мы с ним женились на подругах. Сидим мы как-то с ним у меня дома, и он начинает рассказывать мне историю своих родителей. Вы знаете, в те годы о родственниках за границей старались не упоминать, в анкетах на этот вопрос отвечали «нет». Но Роберт мне доверял. Так вот, в начале прошлого века его дедушка, будучи еще молодым человеком, уехал в Швейцарию, в город Цюрих. Окончил там университет, стал преуспевающим врачом, женился, родила ему жена трех сыновей. Старшие пошли по его стопам — стали врачами, а младшего сына, то есть будущего отца Роберта, дедушка решил перед поступлением в университет свозить в Россию, показать родину предков. Это был 1909 год.
В Симферополе юный швейцарец влюбился в шестнадцатилетнюю красавицу-еврейку, дочь сапожника, женился на ней и увез в Цюрих. Но ей там не понравилось. Ее потянуло назад, в Симферополь, куда через какое-то время она и вернулась вместе с мужем. Он остался там и стал сапожничать, как его тесть. Другой профессии у него не было. Но это еще не все. В тридцатые годы его, конечно же, посадили как иностранца, но выпустили в сороковом году.
Эта история меня потрясла. Человек оставил родину, богатых родителей, возможность сделать блестящую карьеру. И все ради любви. К тому же, само слово «Швейцария» звучало в предвоенные годы, как Марс или, не знаю что, как Луна.
