Если Женя читал по телефону только что написанное стихотворение, заканчивая его и снова начиная с начала, это означало, что он позвонил Лене.
— Ну а как тебе эти строчки: «Легким горлом поется сегодня на клиросе певчим…»? Ничего, а? Есть еще порох в пороховницах?.. (Гинзбург эту поговорку переиначивал: «Есть еще Борух в Боруховицах».) Послушай, я не спросил тебя: ты свободна? Убегаешь? Подожди пять минут, а? Я тебе прочту еще раз, мне надо обкатать его на слух…
Если Женя, изнемогая, захлебывался от смеха, слезы текли из глаз, значит, звонил Дима Сикорский — самый остроумный человек, которого я знаю. Они много лет работали вместе и в журнале «Молодая гвардия», и в «Новом мире».
В конце разговора Женя обычно говорил: «Я уж не приду сегодня, что-то голова побаливает, давленьице поднялось. Ты уж как-нибудь один…»
Если разговор был похож на конспиративный, Женя, понижая голос, спрашивал: «Ну, а как там Р. (имелся в виду Рой Медведев)? А что говорит Л. (имелся в виду режиссер Юрий Любимов)?» — это Женя звонил Трифонову Трифонов дружил с Роем Медведевым и обещал взять у него для Жени книгу о Сталине. Очень интересно нам было ее читать. И так тянулось часами: «Б», «Т» и так далее.
Но один разговор с Трифоновым, который уместился в минуту, Женю потряс. Было это осенью 1966 года, отмечался юбилей Шота Руставели. Я взяла отпуск, пожили мы три недели в Абхазии, на берегу моря, и, веселые, загорелые, махнули в Тбилиси, где уже собрался на празднества весь цвет переводческой и поэтической братии.
Встречает нас Леночка Николаевская, в глазах — ужас. Ей только что позвонили из Москвы: умерла Нина Нелина, жена Трифонова. Цветущая, розовощекая, глаза блестят — и вдруг умерла! Потом всплыли подробности: произошла какая-то ссора между ней и Юрой. И она уехала в Прибалтику. Неожиданно почувствовала себя плохо, позвонила Юре, он вылетел к ней первым самолетом, но уже не застал в живых. Вез в Москву в цинковом гробу — к дочери, к родителям. Женя тут же набрал Юрин телефон.
— Женя, ты веришь в загробную жизнь? — спросил его Трифонов. — Нина приходит ко мне, говорит: «Юра, я знаю о твоих страданиях».
Рассказывая мне об этом, Женя сказал: «Я просто онемел, у меня язык присох к горлу. Ужас, ужас!…»
После окончания празднеств в Тбилиси Женя и Межиров договорились вместе лететь в Кисловодск — пожить в гостинице, походить по горам. Попереводить, если пойдет работа. А я улетела в Москву, у меня кончался отпуск.
