У Виктора не нашлось ни единой вещи, без которой он мог бы обойтись, а между тем обычай тайги требовал, чтобы он оставил какой-нибудь подарок хозяину. И он выложил на стол свои последние деньги — все, что нашлось в его бумажнике: пять гоби.
— Слишком много, — объявил Алсуфьев. — Двух гоби вполне достаточно.
— Ничего, пусть остается все!
— Но к чему баловать этого китайца? Собственно говоря, здесь не гостиница, так незачем и платить. Решительно незачем.
— Ему эти деньги пригодятся, а мне они на что?
— Глупости! И нам пригодятся.
Он уже и руку протянул, чтобы забрать со стола три гоби. Но тут Виктор сказал тоном, который для Алсуфьева был полнейшей неожиданностью:
— Извините, Павел Львович, в конце концов, это мои деньги.
Взбираясь на гору следом за обиженно хмурившимся Алсуфьевым (тот хотел подняться выше, чтобы оттуда увидеть вершину Рогатой сопки и по ней ориентироваться), Виктор спрашивал себя, правильно ли он поступил. Подумав, он решил, что ему не в чем раскаиваться. Он с самого начала оказывал Алсуфьеву почтение, как старшему, называл его уважительно «Павел Львович». А тот сразу стал его «тыкать». Правда, он ему, Виктору, в отцы годится, так что обижаться на это не стоит. Но в последние дни он уж слишком им помыкает: «Витя, принеси то, Витя, сделай это, сбегай-ка… Витя туда, Витя сюда». Какого черта! Нашел себе денщика! Разумеется, пожилым людям следует угождать, но не слуга же он ему, в конце концов!
Оба молча поднимались на седловину, которую когда-то Коропка, учитель гимназии, где учился Виктор, показывал на карте, объясняя, что маньчжуры называют ее перевалом Нурхаци.
А славный был этот учитель! Одна у него была слабость — преклонение перед героями-полководцами. Говорили, что дома Коропку колотит его жена. Зато на уроках он давал волю своей воинственности. Когда он вел войска в бой, далеко было Сенкевичу до учителя Коропки! А как красочно рассказывал он, например, о молодом маньчжурском князе Нурхаци, объединившем племена чжурчжэней…[8]
Кто знает, быть может, последний в роде император Пу И, получивший власть из рук японцев, уже поставил памятник своему славному предку? И там, высоко на горе, они этот памятник увидят?
Виктор глянул вверх. Но там стоял не памятник, а… живая девушка.
Фигура ее четко выделялась между нависшими над проходом скалами; миниатюрная и стройная, она стояла словно в воротах, такая неожиданная здесь, одетая по-солдатски, с винтовкой в руках. Ветер трепал концы головного платка и пряди черных волос. Ошеломленному Виктору казалось, что девушка смотрит прямо на него. Он подтолкнул Алсуфьева.
