— Та-ак? Ну, сейчас мы ему…
Японец посмотрел куда-то через плечо Виктора, и Виктор, не оглядываясь, угадал, что сидевший у печки мужчина встает. Этакая мордастая обезьяна в френче.
— Последний раз спрашиваю: назовешь свое имя? Скажешь, откуда и зачем приехал в Харбин?
— Ах, ваше благородие, да спросите вы, сделайте милость, кого хотите в нашей деревне, есть ли там второй Ванька Потапов. Покажите меня им, так вам каждый скажет: это он и есть, Ванька Бибштек. Потому что меня, видите ли, в детстве так прозвали…
Сержант сердито потянулся к столу за папиросами. Закуривая, кивнул кому-то головой. И в тот же миг Виктора ожгла адская боль от удара сзади в ухо.
— А ну, повернись!
И с другой стороны — такой же удар. Третьего не было. Виктор, никогда не битый, озверел от бешенства и боли. Он двинул негодяя наотмашь так, что тот кубарем покатился обратно к печке, но тут же вскочил с криком:
— Ах ты сукин сын, сволочь этакая!
И нагайкой огрел Виктора по лицу. Но ударив, сразу отскочил — таким страшным стало лицо Виктора.
— Да это зверь! Держите его!
Залитый кровью, Виктор пригнувшись, как в игре в жмурки, двинулся к нему, растопырив руки.
Раздались одновременно два голоса — сержанта и Средницкого:
— Томарэ! Стой!
Слишком поздно. Виктор уже набросился на палача и вцепился ему в горло, да так, что тот захрипел.
Сержант выстрелил в воздух и мигом метнулся за шкаф. Средницкий вскочил на подоконник, деревянный барьер разлетелся в куски, шкаф трясся, машинка полетела на пол — Виктор, держа на весу палача, колотил им, как цепом, все вокруг.
Вбежавшие солдаты попятились. Такой ярости и силы им еще не приходилось видеть.
Опомнившись, они закололи бы Виктора штыками, если бы сержант не крикнул им, что это арестант капитана Кайматцу.
— Прикладами его, прикладами, но так, чтобы остался жив.
И они стали бить его осторожнее. Один все же угодил прикладом по голове, и Виктор упал.
Тяжело дыша, стояли японцы над этим парнем, который дрался как бешеный и даже сейчас, лежа в беспамятстве, не выпускал из рук расколошмаченного в тряпку казака Долгового.
— Ах чтоб тебя!.. Наверное, он когда-то был тигром!
Виктор очнулся в тюремной камере. Сознание наплывало и уходило волнами, в разбитой голове стучала кровь. В затылке он ощущал страшную боль. Там вздулась огромная шишка, да и половину лица жгло как огнем. Он поднял руку, чтобы ощупать щеку, но зазвенело железо, и за правой рукой потянулась левая: они были скованы вместе.
