— Вашего отца звали Кузьма Ионыч?
— Так точно, господин начальник.
— Известный миллионер Потапов?
Сержант явно ожидал, что Виктор подтвердит это. Уж не крылась ли тут ловушка? Кто знает, как жил и как кончил жизнь подлинный Потапов? Лучше схитрить.
— Этого я не знаю.
— Как так? Я вас спрашиваю, кто был ваш отец, родной отец!
— Извините, господин начальник, но я никогда не видел ни отца своего, ни матери. С тех пор как я себя помню, я всегда был сиротой и жил у чужих людей, меня увезли из Красноярска, когда мне было два года. Одни уверяют, что отец мой в золоте купался и едал только все заграничное. А другие над этим смеются и говорят… Мне и сказать-то стыдно, что они говорят.
— Ну, ну, смелее!
— Будто он, извините, чистил отхожие места у богатых людей. Вот в каком золоте он купался.
Сержант отодвинулся вместе со стулом от письменного стола и вопросительно посмотрел на Средницкого. Тот, не отрываясь от машинки, буркнул:
— Он — дубина неотесанная, не стоит тратить слов, господин сержант…
По-польски Зютек сказал бы, вероятно, «хамье» или «хамло» — все производные от слова «хам» со всеми их оттенками он знал до тонкости и применял с несравненной меткостью. Узнай он в эту минуту своего школьного товарища, с которым вместе писал когда-то упражнения по-японски, он не отозвался бы о нём так на этом языке. Значит для него арестованный — Иван Потапов, а не Виктор Доманевский. Тем лучше.
— Ты постоянно проживаешь в Борисовке? — спросил сержант, а Средницкий, переводя на русский, еще больше подчеркнул это «ты»:
— Живешь-то где? В Борисовке, что ли, прописан?
— А то где же? Я там нахожусь всегда, только в охотничий сезон уходим за белками, соболем, куницей и лисой. Потому что мы борисовские, всё больше шкурками промышляем.
— Скажите ему, Средницкий, что в Борисовке он никогда не жил.
— Слушай, хам, ты господина сержанта не морочь! Понимаешь по-русски? В Борисовке не было и нет никакого Потапова! Это проверено. Говори, как твоя настоящая фамилия? Откуда ты? Отвечай, не то тебе несдобровать!
— Господин машинист, переведите ему, пожалуйста: положение мое такое, что хуже уж не бывает. Деньги у меня отобрали, говорят, будто они фальшивые. Как же я теперь к хозяину вернусь, что ему скажу? Нельзя ли, чтобы только половину забрали, а половину мне вернули? Уж я бы вас за это отблагодарил хорошей лисьей шапкой, господин машинист.
— Ну что? — Спросил сержант.
— Не сознается. Просит, чтобы ему вернули деньги, хотя бы половину.
