Доктор, все еще ходивший из угла в угол, слушал и не возражал.
— Да, да, конечно… Думаешь, мне не противно все, что тут творится? Правда, я спустился — слишком уж хорошо мне живется в изгнании. Но я ее понимаю…
Выслушав все до конца, он остановился перед Виктором.
— Ну, что же дальше, лесной житель? Уедешь?
— Уеду.
Виктор встал — неудобно же сидеть, когда перед тобой стоит пожилой человек.
— Жаль. Впрочем, на твоем месте я поступил бы точно так же. И будь у меня сын, я его, вероятно, не стал бы удерживать. Но Тао? Отпустить молоденькую девушку на войну, в черт знает какую трудную дорогу, туда, где всякий сброд, грязь, разнузданность… Нет!
Он потряс головой и опять достал из шкафчика графин. Наливая себе, вопросительно глянул через плечо на Виктора:
— А может, она просто в тебя втюрилась и хочет замуж, а?
Виктор пожал плечами.
— У нее и времени даже не было в меня влюбиться. И она могла бы найти претендентов получше…
— Э, не скромничай. Ты еще себе цены не знаешь. А я так и вижу тебя через несколько лет. Бабы будут льнуть к тебе, как… как ко мне. — Он жадно и с какой-то отчаянной лихостью выпил стопку до дна. И опять зашагал по розам ковра, размышляя вслух: — Рано ей замуж, семнадцать лет только. Но это моя кровь, черт возьми. Истинная Ценгло!
В столовой часы мелодично пробили десять.
— Пан доктор, к сожалению, я должен идти. Меня ждут.
— Должен? Ну, что же делать… Постой, Витек, еще одно скажи: ты то что чувствуешь к Тао? Говори со мной откровенно, мальчик, как с родным отцом. Она тебе нравится? Может, и ты уже влюблен?
— Нет, я не влюблен. Я другую люблю, и только та мне нужна. Но она замужем — значит, не судьба. А к Тао я очень хорошо отношусь. Мы же с ней знаем друг друга еще со школьных лет. Я бы поехал с нею, как с добрым товарищем, но не от меня это зависит. Решает тут…
— Организация?
— Да. И я сам еще не знаю, как и куда отправлюсь.
Доктор хотел пожать ему руку, но передумал:
— Нет, давай поцелуемся.
Он взял Виктора обеими руками за голову, поцеловал.
— Ты славный хлопец. Если что-нибудь изменится и ты останешься здесь — вернись к нам. Считай, что это твой дом.
— Спасибо. Но мне в Харбине оставаться незачем.
— Знаю, знаю. Я это сказал на всякий случай. Мало ли что бывает!
Он проводил Виктора до двери. На пороге вспомнил о пантах:
— Погоди, тебе же с меня причитается…
— Так вы берете их?
— Конечно. Этакие панты! Каждый взял бы их с благодарностью и, не торгуясь, заплатил по пятьсот долларов за пару. Значит, с меня тысяча. Сейчас, дружок, рассчитаемся.
