— И вы все слышали, Тао?
— Почти все, особенно когда наступила ночь. Среброголовый шепнул, что для верности следовало бы вас допросить. Но отец засмеялся и сказал: «К чему? Если тот старый «спирит» верит в духов и общение с ними, то я могу в два счета устроить ему сеанс, изобразить здесь потусторонний мир простым способом, да так, что комар носа не подточит. И тогда они оба сами выскажут свои самые тайные мысли, допрашивать их не придется».
— И надо сказать, ему это удалось. А другие сразу согласились?
— Среброголовый возражал. Но Багорному пришла одна мысль. Он сказал, что, собственно, они ни чем не рискуют. И если все пойдет удачно, то и он примет участие. Тогда можно будет сделать один очень важный ход.
— Ход? Мило, нечего сказать. Алсуфьев потом чуть не помешался.
— Да, это было жестоко. Никогда не забуду его исповеди. А когда он протянул ко мне руки — я ведь изображала богиню — и взмолился: «Ты женщина, ты одна поймешь и не назовешь меня убийцей!» — меня даже пот прошиб под покрывалом. Еще минута — и я бы разревелась. Но тут появился Багорный и замогильным басом попросил: «Похорони мое тело, Павел». Это было смешпо. Он обещал Алсуфьеву сокровища Дикого Барона, если тот похоронит его по-христиански и напишет на могиле, что здесь лежит Александр Багорный, полковник Красной Армии, примирившийся с богом… Ох, тут уж я не выдержала! Я расхохоталась, и поднялся переполох. Выручил всех папа — закричал, что, когда боги смеются, людей ждут слезы, и навел на всех страх… Да ты ничего не ешь, Витек!
— Спасибо, я, пожалуй, возьму ветчинки… Да, картина получилась фантастическая, не хватало только молнии и появления ведьмы.
— Можешь острить сколько угодно, но признайся, тогда и ты струхнул! Мне даже казалось, что ты побледнел и того гляди упадешь. И чтобы тебя ободрить, я тебя поцеловала.
— Ты? Меня?
— Не помнишь? Ну да, было темно и такая сумятица вокруг… А еще я шепнула тебе, чтобы ты ничего не боялся, что я с тобой…
— Да, ты ведь изображала богиню! Экая гнусная комедия! Алсуфьева она свела с ума, он теперь бредит атомами. А я замучился, пробуя разгадать эту загадку… Бился, как рыба об лед. И все потому, что твой папаша любит шутки шутить!
— А когда же ты узнал правду?
— Да уже здесь, в Харбине. Но, так сказать, без технических подробностей. Я все еще не понимаю, каким образом вы это проделали.
— Очень просто. Вы оба уснули у костра, одурманенные багульником. Надо было еще усилить наркоз. Папа дал одному из часовых несколько шариков опиума, а тот сошел вниз и стал бросать их в костер. Когда тебя потом принесли в грот полусонного, ты и увидел всю подготовленную сцену: урну, босых лам, то есть папу и Среброголового с надвинутыми на лица капюшонами, а на возвышении меня под покрывалом. Багорный сидел наверху за нами, где было совсем темно. А один из караульных держал наготове фонарь с двумя стеклами, зеленым и белым. Папа что-то жег в урне, и дым тянуло к выходу, прямо на вас. Ты держался молодцом. Папа потом рассказывал, что ему все время приходилось за тобой следить и регулировать наркоз. Ну, вот так все и разыграли. Потом перенесли вас обратно к костру, уложили там, где вы прежде лежали. А мы, конечно, наблюдали за вами, пока папа не объявил, что все в полном порядке. «Теперь Алсуфьев исполнит то, что ему приказало видение, — сказал он. — А Витек будет думать, что он одурел от испарений дикого розмарина».
