Виктор наконец вылез из ванны и с отвращением потянулся за своей грязной одеждой. Но тут дверь чуточку приоткрылась, из-за нее высунулась рука Тао с ночной пижамой.
— На, я взяла у отца.
Виктор поблагодарил и стал одеваться. Из-за двери спять высунулась рука, на этот раз с поясом.
— Подвяжись, не то потеряешь штаны. У папы живот втрое толще твоего.
Одевшись и собрав свою одежду, Виктор с этим узелком под мышкой пошел в запасную спальню для гостей. Все тело ломило от усталости после дороги, двух бессонных ночей и этого вечера с разговорами о тяжелой воде. Он повалился на кровать с одним только желанием — спать, спать, выспаться во что бы то ни стало!
Но Волчок вдруг заворчал и прыгнул к двери.
За дверью послышалась какая-то возня, затем голос:
— Витек, ты спишь?
— Нет еще.
— Я не могу войти из-за собаки. А мне надо тебе что-то сказать.
— Говори, только скорее, потому что у меня уже глаза слипаются.
— Витек, я тебе так благодарна за то, что ты не дал себя убить! Без тебя мне ничего не сделать. Ты мне поможешь, да?
— Помогу.
— Завтра я все тебе объясню. Ты будешь на моей стороне, да?
— Ладно, мне все равно…
Он уже падал куда-то, летел обратно в темную и тихую шу-хай.
В ФУДЗЯДЯНЕ И ДРУГИХ МЕСТАХ
Он спал, но видел все. Так бывает иногда во сне. Спал крепко, погруженный в глубину блаженства и хаоса, когда дверь открылась — он это видел, — Волчок заворчал, но забился в угол и Тао в костюме краковянки, шурша шелками, пестрой бабочкой впорхнула в комнату, покружилась на одной ноге в сафьяновом башмачке, затем сделала реверанс и, поставив на ночной столик у кровати серебряный поднос, воскликнула:
— О мой храбрый герой!
А доктор и Лиза, оба тоже в польских костюмах, дружно хлопнули в ладоши:
— Ваньсуй, Вэй-ту, ваньсуй!
Но едва Виктор поднял голову с подушки, дверь захлопнулась.
Он вскочил с кровати. Поднос полетел на пол.
Значит, то был не сон!
За дверью слышался смех, а Волчок уплетал все, что попадалось ему под лапы. Хорошо еще, что кофе стоял отдельно, не на подносе.
— Пошел вон!
Волчок отскочил от ветчины, кулича и торта, валявшихся на полу. Все это благоухало по-пасхальному.
В дальних комнатах, гостиной и кабинете, гудело как в улье. Многоголосый гомон мешался с мелодией песни «О мой розмарин». В звуках патефона, в стуке тарелок, во всех отголосках было что-то праздничное.
Часы показывали одиннадцать — значит, новогоднее шествие благодарных пациентов уже в разгаре. Лиза когда-то рассказывала Виктору, что к десяти утра все приходят с дарами и пожеланиями. Конечно, только китайцы. В китайский Новый год к доктору являются только они, а в день его именин — представители всяких других, «низших» наций, как говорил доктор утверждавший, что истинная благодарность, полная достоинства и переходящая в сердечную дружбу, — явление вне Китая такое же исключительно редкое, как в пожилом возрасте сердце без изъяна.
