— А после Аньшаня. Мы переехали в Аньшань. Я не могла жить без Хэн Лю, а она — без меня, хотя она была на семь лет старше. И когда ее вызвали в Аньшань, она взяла меня с собой. Вместе с нами жили еще две ее подруги, тоже студентки. Они и Хэн Лю работали на химической фабрике, я вела хозяйство, стряпала, а они учили меня, все три: одна — писать, другая — считать, третья рассказывала, как устроен мир. Эти девушки были ко мне добры, как родная мать.
— А почему ты говоришь «были»?
— Потому что они погибли.
— Как?!
— Пришли японские жандармы и забрали их… Вэй-ту, я сегодня не хочу говорить об этом.
— Понятно.
Виктор двигал веслами так осторожно, словно боялся плеском спугнуть задумчивость Ашихэ и тишину этого торжественного предвечернего часа, когда все замирает в ожидании и стынут все краски.
— А денек-то какой сегодня!
Ашихэ, следуя за его взглядом, посмотрела на светлое холодное небо, на лесной островок вдали, зеленым букетом поднимавшийся над водой.
— Да, осень у нас — самая красивая пора.
— И в Польше тоже — я от родителей слыхал, Там даже так и говорится «золотая польская осень».
— Золотая? А про нашу можно сказать «огненная». Осенью Маньчжурия вся как в огне.
— Что бы тебе показать здесь самое красивое? Озеро сейчас увидишь — оно сразу за островом. Но ты все равно завтра будешь плыть по этому озеру с утра до вечера. Вот свернем налево, в камыши, там я покажу тебе гусей, а может, и лебедей. И лилии, каких нигде не увидишь. Цветы, правда, уже опали, но листья остались. На таком листе ты вполне можешь усесться.
— Гуси, говоришь? У нас этих птиц нет.
— Если так, держим курс на жирного гуся!
Виктор свернул в сторону от пролива, за которым начиналось озеро Цзинбоху.
До сих пор они плыли по чистой воде прямо к проливу между островом и берегом. Ветер и волны озера проложили путь в зарослях тростника. Сейчас лодка с Виктором и Ашихэ огибала остров, приближаясь к этим зарослям. Высокий, но не густой тростник, уже пожелтевший, колыхался, как спелая нива, и ему не видно было ни конца, ни края.
— Дальше у нас пойдет не так гладко! — Виктор вынул весла из уключин. — Бери одно, а я с другим стану на корме.
Работая веслом, он толкал лодку в эти колышущиеся тенистые заросли, полные сухого шелеста и тихого плеска. По лицу стоявшей на носу Ашихэ побежали дрожащие светлые лучи, отблески солнца меж качавшихся над головой тростин. Она и Виктор работали каждый своим веслом так, как это делают сплавщики леса, далеко загребая, и это выходило у нее хорошо, без усилий, хотя, присмотревшись к работе Виктора, она сегодня в первый раз гребла таким способом.
