И нелепо было, что много лет подряд ни дороги, ни мосты не привели меня к встрече с Андричем, и увиделись мы только на высокой трибуне площади Тяньаньмынь в Пекине, в первый день октября, кажется, 1956 года…
Летом того же года я получил командировку во Вьетнам, чтобы попробовать написать книгу. Немного позже мне сказали, чтобы я не спешил, а задержался в Пекине, вместе с еще одной журналисткой мы будем следить за работой VIII съезда Коммунистической партии Китая и посылать материалы в «Работническо дело». Так прошел весь август: заседания в зале съезда, пресс-центр, осмотр дворцов и садов, приемы. По вечерам мы играли в боулинг в Дипломатическом клубе, и один из секретарей посольства посвящал меня в тайны китайского языка, — правда, безуспешно. Я до полного изнеможения ходил по пекинским антикварным лавкам и магазинам, рассматривал средневековые рисунки тушью, золотистые изображения драконов и рыб, деревянную и алебастровую скульптуру, акварели Ци Байши. Все для меня было здесь загадочным. Я делал заявки на разные сенсационные встречи — то с бывшим наследником престола, представителем маньчжурской династии, то с Кан Каном, главарем крупнейшей мафии в Шанхае, просил интервью у Го Можо («пусть расцветают тысячи цветов»), вел беседы с Ми Сяо о современной китайской поэзии. Кое-что из их ответов я понимал, многое — нет, но как бы там ни было, я находился в новом и удивительном мире, полном тайн и неизвестности.
Именно в эти дни начались торжества в честь сотой годовщины со дня рождения Лу Синя, на которые были приглашены писатели разных стран мира. Один представитель Болгарии разыскал меня в гостинице «Синьцзяо» и весь вечер ворчал, что его в последний момент подняли по тревоге, велели ехать и даже не объяснили толком, зачем и почему. И теперь он не знает, что делать, он никогда не читал Лу Синя, а должен говорить на собрании о творчестве писателя. Сейчас в посольстве сидят и стряпают текст, но кто знает, что у них получится. В посольстве действительно состряпали текст, и если его авторы не владели даром слова, то это совсем не их вина. Выступление было похоже скорее на краткую справку отдела кадров, чем на творческий портрет писателя, книги которого увидел и прочел под собственным углом зрения другой писатель, живущий от него в тысячах километров и при совершенно других условиях.
В газетах вместе с фотографиями других писателей я увидел портрет Иво Андрича и искренне обрадовался.
