Мы уже устали, и, может быть, отсюда была и досада. А может быть, съели лишнего. Скоро каждый из нас ляжет в кровать, а до этого проглотит таблетку для пищеварения или для сна, — одну из пяти миллиардов таблеток, которые глотает ежедневно население земного шара, выкурит еще одну из пятисот тридцати миллионов сигарет, которые курит оно каждый день, примет дозу амфетамина из трех миллиардов доз, которые ежедневно принимает человечество, чтобы притушить возбуждение, вызванное разговорами и воспоминаниями.
На углу у двадцатиэтажного отеля мы деловито распрощались. И снова напомнили друг другу, что завтра в девять часов за делегацией придут машины, привезут ее в посольство и там мы обсудим, в каком порядке предложить вопросы вниманию смешанной комиссии.
Снова пошел дождь, как здесь часто бывает в это время года.
Огни высоких неоновых ламп лизали мокрый сине-черный асфальт…
И ПУСТЫНЯ МОЖЕТ БЫТЬ ВЕЛИКОЙ
Ближайший оазис лежал меньше чем в получасе езды, но прямой дороги туда не было. Нужно было крутить по узкому асфальтовому шоссе миль двадцать. Я сказал товарищам, чтобы ехали без меня, а сам пошел напрямик.
Недавно перевалило за полдень, из глубины пустыни дул прохладный ветер, но солнце палило нещадно. Здесь часто так бывает: лицо залито потом, а спина заледенела.
Тропка вела меж высокими песчаными дюнами, то терялась, то выходила на твердую почву, где иногда попадались кусты и пучки редкой травы. Желтые и бледно-зеленые краски местности тонули в солнечном свете, сливаясь в мягком тоне, ласкающем глаз.
Осталось позади сравнительно большое поселение. Оно стоит на сыпучей почве маленьких холмиков, окружающих пальмовую рощу с холодными ключами и маленькую чистую речушку, которая метров через сто теряется в песках широкой уэды. Недавно после сильного ливня здесь бушевали воды, и земля вокруг была изрыта. Пожалуй, следует сказать так: когда вода приходит в большие сухие овраги Африки, она рвется к морю и тащит с собой на бегу обломки скал, землю, хижины, людей и успокаивается только у синей шири, которая виднеется вдалеке, — отсюда кажется, что она стоит выше широкой желтой полосы прибрежного песка. Вода стремглав бежит от пустыни, оставляя за собой ужасы разрушения.
Я еще раз осмотрелся: на пепельном небе вырисовывались пальмовые листья и уже у самой пустыни стоял высокий эвкалипт с ободранной корой, неприлично оголенный, некрасивый и пожухший. Метрах в ста впереди меня медленной, качающейся поступью верблюдов и моряков в бурю шли два бедуина, они были укутаны в шерстяные накидки с капюшонами, как у монахов-иезуитов, и тепло одеты, как старые шопы среди лета.
