Всем известна старая истина, что успех придает людям мужество и уверенность в себе. И нередко мы наблюдаем в жизни, что человек достойный слывет ничтожеством, а недостойный пользуется незаслуженным уважением: так торжествует слепое счастье над человеческим правосудием. Недаром Перогрульо[7] пожелал однажды своему другу не знаний, а удачи. В глазах людей успех — главное в жизни. Того, кто удачлив, славословят и превозносят до небес, толпа безрассудно восхищается им; и наоборот: человек неудачливый вызывает презрение; а счастье — удача — знай себе посмеивается над глупым человеческим родом, и земное правосудие оплакивает свое бессилие над суетной толпой.
Прошло немного лет, и самозванный дон Виктор стал майором. Новоиспеченный майор всем умел пустить пыль в глаза своим хвастовством, самоуверенным тоном и жизнью на широкую ногу. Полагал ли убийца, что, заслужив уважение общества, он тем самым искупил свое преступление? Тешил ли он себя надеждой, что высокое положение поможет ему закрыть темный кровавый тайник, из которого он украл золото, ставшее основой его неожиданного благополучия? Не думал ли Хуан Луис, что, присвоив чужое имя, он возродится, подобно фениксу, а тягчайшая вина его умрет вместе с прежним именем, от которого он отрекся? Была ли у него совесть? Мучило ли его порой раскаяние? Не терзался ли он страхом, что наступит день и откроется содеянное? Мы ничего не можем указать: сокровенные тайны злодейства доступны и понятны одним лишь злодеям.
Но мы полагаем, что на свете существуют люди, чья совесть спокойно спит до той поры, пока страх не разбудит ее, не вырвет из оцепенения. Если же человек не знает страха, если он уверен, что правда не раскроется и ему не грозит суровый человеческий приговор, если в душе его нет благочестия и веры в божественное правосудие — совесть молчит, погруженная в глубокий мертвый сон. Но наступает час, когда милосердный бог внезапно пробуждает ее ото сна. Один из таких случаев — близость смерти. Этот час пришел и для дона Виктора Герра: вражеская пуля пронзила ему грудь на поле битвы в равнине Юнина; его подобрали и принесли домой.
После первой перевязки хирург велел послать за капелланом, чтобы тот поспешил оказать духовную помощь умирающему.
Капеллан не замедлил явиться; друзья и товарищи по полку, пришедшие навестить раненого, удалились в соседнюю комнату, оставив священника наедине с умирающим.
Спустя полчаса капеллан вышел. Лицо его, искаженное гримасой страдания, было мертвенно-бледно; невероятным усилием воли он пытался подавить охватившую его дрожь, но зубы предательски стучали о край стакана, когда ему подали воды.
