Софи была рада, что можно оставаться дома, в тепле, рядом с Селин и Аделью, которую Соланж пока не могла вывозить в парк для привычной прогулки. Снег валил снова, и Туссен уходил каждое утро, закутавшись в шубу, под которой слоями были надеты курточки, шерстяные шарфы и шали. А когда он возвращался, Софи во время полдника умоляла его рассказывать с мельчайшими подробностями про школу, уроки и в особенности про Гражданина Маркиза. Но Туссен, невероятно разговорчивый по любому другому поводу, сидел как воды в рот набрал.
— Потерпи, — говорил он ей, — ты сама своими глазами скоро увидишь школу. Да и слов таких нет, чтоб ее описать. Ее проживать надо, каждый Божий день. Она так отличается от всех остальных!
И это нежелание рассказывать только бередило любопытство Софи, которая с немым вопросом посматривала на Селин.
— Да, школа и впрямь необыкновенная. Вот увидишь, тебе понравится, — отвечала ее благодетельница. Но и она ничего не объясняла. — Осталось всего несколько дней. Потерпи.
В большом тихом доме, как будто завернутом в вату заснеженного сада, жизнь текла мирно и покойно. Софи, укутанная — поверх платья, доставшегося ей от внучки перчаточницы, — в теплую шерстяную шаль, перекрещенную на груди, проводила большую часть дня в комнате цокольного этажа, где няня Адели и другие служанки гладили и хранили белье. Соланж отдавала ей девочку и садилась шить или штопать. Адель уже говорила свои первые, не слишком разборчивые, слова. Она требовала, чтобы ее носили по комнате, показывала пальчиком на всякие предметы, пытаясь повторить названия, и терпеливая Софи повторяла их по пять или шесть раз кряду. Софи и Адель очень полюбили друг друга. Софи испытывала странное чувство, глубокое и умильное, когда Деде, устав от изучения окружающего мира, опускала головку ей на плечо и засыпала. И тут же становилась гораздо тяжелее, чему Софи всякий раз удивлялась. Адель отвечала Софи взаимностью: искала ее глазами, улыбалась и тянула к ней ручки.
Но настоящей страстью малышки был Туссен. Едва мальчик входил в комнату, Адель утрачивала интерес ко всем остальным и, что бы она до этого ни делала, рвалась к нему, попискивая от счастья. Ей невероятно нравились цвета, в которые он был одет, она запускала пальчики ему в волосы, пыталась дотронуться до зубов, хватала за ухо, стараясь донести его до рта, терлась носиком о его нос и щеки…
— Она, как и ее мать, уверена, что Туссен — большая шоколадка, — смеялась Соланж. — И хочет попробовать его на вкус. Лучше, чтобы месье об этом не знал.
