Ясно, что он в ней души не чает, да и немудрено. Других женщин я в доме не видел, значит, дочь — единственная отрада короля. От одного ее вида он веселел, как от крепкого вина.
Мигом появился Гвендолау в малиновой шелковой рубахе с черным широким поясом. Штаны на нем были в сине-черную клетку, как и плащ на плече, заколотый большой витой пряжкой из серебра. Гривна на нем тоже была серебряная. Одним словом, королевский сын с головы до пят.
Ганиеда вернулась ко мне, а Гвендолау с отцом отошли обсудить дела. Некоторое время они серьезно переговаривались, хмуря брови и скрестив руки на груди, стоя в уголке у очага, где жарился, шипя и брызгая жиром, вепрь.
С появлением господина зал начал наполняться людьми. Многие из них приехали с Кустеннином, другие пришли на пир из поселка. Король и его сын прервали беседу, и Кустеннин вышел встречать гостей. Каждого он приветствовал отдельно, каждого ласково обнимал. «Вот человек, — подумал я, — который умеет любить друзей. Как же он относится к врагам?»
— Дело хуже, чем я думала, — тихонько поведала мне Ганиеда.
— Откуда ты знаешь? — Я смотрел, как король приветствует гостей, шутит, смеется, передает по кругу рога с медом: счастливый монарх встречает старых друзей, на челе его — ни тени заботы.
— Знаю, — прошептала Ганиеда. — Он ничего не рассказал мне и сразу заговорил с Гвендолау, даже не выпив кубка. Смотри, он и сейчас не прикасается к питью. Видишь — берет рог и передает дальше, не пригубив. Да, вести тревожные. Ночью будет военный совет.
Все было так, как она сказала. Вглядевшись внимательнее, я тоже различил среди гостей скрытый ток беспокойства. Люди говорили и смеялись, но слишком громко и нарочито.
Куда я влип? И вообще зачем я здесь?
И я задумался о том, что ждет меня далеко на юге. Нет, все-таки зря я задержался.
Но почему? Я пробыл в фейне Сокола три года и, хотя скучал по дому, никогда не чувствовал такой спешки. Впрочем, сейчас дело иное. Я задержался исключительно ради собственного удовольствия, потому что хотел быть рядом с Ганиедой. Да и она, не высказывая этого прямо, дала понять, что хочет, чтоб я остался.
Ах, Ганиеда, как же я все это помню!
Мы пировали в бревенчатом парадном покое, среди света и смеха; в чаду от жареного мяса блестели глаза и гривны, среди властителей Годдеу ходили по кругу окованные золотом рога, и те пили и пили, хотя их повелитель не прикоснулся к вину. После предупреждения Ганиеды я внимательно следил за происходящим, да и не я один. Гвендолау тоже следил — трезвый и настороженный — со своего места за высоким столом.
