— Верно Саякбай говорит, — подтвердил Соке, — Самтыр — сын кула. Когда советская власть принесла беднякам равноправие, Киизбай начал искать родственников из кулов.
— Аксакалы не станут говорить неправду, — вмешался в разговор Шарше, — Самтыр не племянник, а батрак Киизбая. Даже при советской власти этот богач не платит своему работнику. Пусть сейчас же Киизбай снимет с себя одежду и отдаст пастуху, а сам наденет лохмотья Самтыра. Мы, бедняки и батраки, в своей драной одежде летом жаримся на солнце, а зимой дрожим от холода. Пусть бай хоть раз натянет дырявые чокои пастуха! Ой, товарищ уполномоченный, если ты настоящий большевик, исполни наше желание! Прошу тебя от имени народа!
— Апей! — вскрикнула байбиче Бердибая. — Как это бай наденет грязные чокои?
— Шарше, сын мой, оставь свои шутки! — не выдержал Бердибай. — Пусть лучше Киизбай заплатит Самтыру, что причитается, и оденет его.
— Кто здесь шутит, Бердибай? — возмутился Шарше. — Люди, которые собрались здесь? Наши баи привыкли, чтобы жизнь была только для них раем, а для остальных пусть останется адом. Пока не накажем кое-кого, они не будут признавать закон.
Киизбай встал, огляделся. Черная с проседью кудрявая борода его тряслась, глаза налились кровью от обиды и гнева. Голос дрожал:
— Ой, уполномоченный, сын мой! Шарше лжет, что мы не признаем закон. Рассуди справедливо. Советская власть принадлежит не одним беднякам, а всему народу. Она ведь и наша власть.
— У новой власти к тому же нет такого закона, чтобы расправлялись со всеми баями и манапами. Сейчас всем дана свобода, — раздался голос Карымшака, подъехавшего только что с тремя всадниками.
— Говори обдуманно, Карымшак! — предупредил Омур. — Богач есть богач, бедняк есть бедняк! Это два класса. Советская власть на стороне бедняков, запомни это!
— Споры не приведут ни к чему хорошему. Давайте поговорим спокойно, — сказал Бердибай, увидев, что разговор начинает принимать нежелательное направление.
— А кто здесь спорит? — Шарше зло посмотрел на Бердибая. — Киизбай пьет кумыс, ест самое вкусное мясо — лошадиный огузок, — а Самтыр ходит в тряпье, голодный, оборванный, с утра до вечера пропадает с его отарой. Где же тут равноправие? Или Самтыр не человек? Ой, товарищ уполномоченный, если хотите, чтобы батрак стал равноправным, пусть его чокои наденет бай и сам пасет свое стадо, а пастух сядет на место бая и хоть раз в жизни отдохнет и поест вдоволь!
Со всех сторон раздались возгласы одобрения:
