Однако со стороны хутора никто не ехал и не шел, хотя там и было неспокойно. Часа за два до приезда комиссара и красноармейцев началась грызня, ставшая обычной в эти дни на хуторе. Вернее сказать, «грызла» только Скуратовичиха. Зося слушала и больше отмалчивалась. Она недавно вернулась на хутор.
— Надо же голову на плечах иметь! — говорила хозяйка.— Как это можно? Ты же не маленькая! Разве можно так распускать язык, сразу все выболтать! Ты сама говоришь, что нечаянно так вышло... Так надо же думать!.. Надо знать, что делаешь! А если бы мы уберегли лошадь в лесу, тебе от этого было бы худо, что ли?
Скуратовичиха старалась говорить спокойно, но злость и ненависть к девушке часто прорывались наружу.
— Думаешь, я зря говорю? А скажи, пожалуйста, что плохого мы тебе сделали? Через силу работать заставляем? Ведь ты наша, хоть и дальняя, а все-таки родственница. А ежели и трудно порою приходится, так неужто не работая жить? Если человек хочет жить, то он обязан и работать. Коли что и не так, я тебе слова не скажу. Ты тогда, после того случая с лошадьми, домой убежала. Думаешь, я не знаю, что ты из-под скатерти сало взяла? Думаешь, от меня скроешь? Тебе хочется дома сидеть, не работать, а у нас кормиться? Таких охотников много найдется! От тебя узнали, что лошади наши дома. Узнали, что Толик в лесу. Вот что ты нам натворила, гадина этакая!
— Я только удивилась, почему дядька получше лошадь не запряг.
— Удивилась! Ты все удивляешься. У людей парни прячутся, не идут в солдаты, а Толику из-за тебя пришлось пойти.
— Разве Толик ушел в армию? — с искренним недоумением спросила Зося.
— А что же было делать? Ты же сказала, что он в лесу с лошадьми! Правда, был. Люди были, и он был. Не один он. А вот из-за твоего языка ему пришлось явиться. Кто знает, может быть, он там и голову сложит.
— Когда же он ушел?
— Тебя не спросил, когда идти. А тут недавно заявляется ночью отряд, словно арестантов каких окружает! Толика спрашивают! А где я его возьму, если он в армии? Что же, я его вытребую, чтобы им показать?
Зося не особенно верила словам хозяйки. Впрочем, все это, по правде сказать, мало интересовало ее. Она думала о себе: тут ей трудно жить, а дома — ни работы, ни хлеба.
— Иди коров доить! — приказала хозяйка.
Хлева были за погребом, на самых задворках. Оттуда не слышно было, что творится в доме, в саду и даже во дворе около дома. Как раз в это время во двор въехали две подводы с красноармейцами. Зося услыхала лай собак, голос унимавшего их Скуратовича. Потом все стихло. Зося даже не вышла. Она продолжала доить коров. В эту минуту ее не очень занимало, что могло происходить во дворе или в доме. Ей было горько. Хотелось, чтобы доение тянулось как можно дольше и чтобы никто сюда не приходил.
