На алтаре горят несколько свечей. Женевьева садится на деревянный стул, скрипнувший под ее весом, пристраивает шляпку на коленях и обводит взглядом эту вселенную, в детстве наводившую на нее ужас. Все здесь напоминает о воскресных утрах – мучительно нескончаемых. Она ненавидела церкви и возненавидела их еще больше после смерти Бландины. Неужели люди настолько беспомощны, что им нужны верования, идолы и даже особые «культовые места», чтобы молиться, как будто этого нельзя сделать дома, в своей комнате? Вероятно, да, беспомощны. А сама-то она зачем сюда пришла, если по-прежнему не верует? Книга, прочитанная ночью, страницы, которые она переворачивала до самого рассвета, привели ее сюда, в часовню. В «Трактате о духах» не проповедовалась религия, отнюдь, даже наоборот, но Женевьеву переполняла потребность немедленно оказаться в часовне так же, как содержимое книги переполняло мысли. Она не знала, что именно хочет здесь найти, – возможно, даже не ответ, а всего лишь попытку объяснения, хотя бы направление, в котором можно двигаться дальше. Бороться с собой было бесполезно – Женевьева это понимала. За неделю, прошедшую со дня появления Эжени, всё, что, как Женевьеве казалось, она давно взяла под контроль и запрятала в самых дальних уголках сознания, вырвалось на волю. Теперь ею владело тягостное чувство, но она больше не сопротивлялась. Пыталась сопротивляться – не вышло. Если нужно упасть на самое дно пропасти, чтобы потом оттолкнуться от него и подняться обратно, что ж, она это сделает.
За спиной звучат шаги, и Женевьева оборачивается – толстая прачка, закончив молитву, направляется к выходу. Порывисто вскочив, Женевьева бросается к ней, и женщина останавливается с озадаченным видом.
– Я выйду с вами. Не хочу оставаться здесь одна.
Прачка улыбается. У нее усталое лицо, а кожа на пальцах и запястьях потрескалась от того, что ей всю жизнь приходится вручную стирать чужое белье.
– Вы здесь не одна и никогда не будете в одиночестве. Здесь и где бы то ни было.
Она удаляется, оставив Женевьеву неподвижно стоять на месте. Растерянная, с блуждающим взглядом, сестра-распорядительница подносит правую руку к груди и щупает плащ – книга под ним, никуда не делась.
* * *
В замке скрежещет ключ. Эжени открывает глаза, и в первую же секунду пробуждения возвращаются болезненные спазмы в животе, отчего ей приходится свернуться на койке в три погибели. Ноги у нее голые – за последние несколько дней лодыжки отекли в тесных сапожках, она с трудом стащила обувь и уже не смогла надеть. В узком платье тоже сделалось тесно, и тогда Эжени в раздражении оторвала пуговицы и завязки на манжетах, на плечах и воротнике.
