— Вот так-то, Миша, — сказал он тому, кто с чубчиком из-под пилотки смотрел на него молодыми, спокойными глазами. — Все ушло, но если призадуматься, то не все ушло... остался ты весь со своими мыслями, а Нюра другое нашла утешение в жизни, чем ты хотел, и, может быть, больше права, для каждого это по-своему.
Потом он прошел в сенцы, возле рукомойника лежали чистое полотенце и нераспечатанное мыло, которые приготовила для него Нюра, и он разделся, умылся по пояс, постоял у окна, вытирая предплечья и грудь, а за окном серовато теплилась ранняя, тихая весна, поближе к забору еще лежал снег, но вся ширь жизни, весь ее близкий расцвет были уже рядом, и еще денек-другой, и хлынет с силой...
А затем пришла та, фотография которой висела рядом с Михаилом, считавшимся ее родным отцом, погибшим на войне, — пришла Маша Безвестова, сказала чуть запыхавшись:
— Мать сказала, что вы приехали, и я бегом...
— Ну как? — спросил он и поцеловал в свежую щеку. — Старый у тебя дед или еще ничего?
— Еще ничего, — ответила она, поглядев на него, а след ожога на щеке скрывала уже поседевшая с боков борода, — совсем еще ничего.
— Ну, то-то... вам только волю дай, сразу же в старики определите. А ты, может быть, по глобусу, который я изготовил, землю нашу изучала. Узнала на глобусе мой почерк?
— А как же, сразу узнала, — сказала Маша, и она была довольна, видимо, что дедушка еще ничего, даже совсем ничего.
— А ну-ка сядь. — И она села в отдалении на лавку. — Говорят, царствуешь, агрономша уже?
— Да, работаю понемногу. У нас в Ольховатке земли не очень-то хорошие, на языке агрономии — деградирующий чернозем. Над ними поработать нужно.
Она никогда не знала того, кто считался ее родным отцом, и, наверно, не смогла бы представить себе, что теперь отец был бы в возрасте Трофима Ильича, он оставался для нее навсегда молодым, каким был снят на фотографии, а Трофим Ильич со своей поседевшей бородой был дедушкой, отцом ее отца, как объяснила мать когда-то, и Пряслов на минутку задумался.
— Да, вот так, Маша... и агрономша уже, и замуж, наверно, скоро выйдешь, только поспевай за тобой.
— Вы тогда приезжайте, дедушка, — сказала она, сразу вдруг посерьезнев. — Мы с мамой напишем вам.
— Приеду, — пообещал он, хотел было добавить, что мать зовет навсегда переехать к ним жить, и, может быть, когда уже подводишь под свои годы линеечку, следовало бы так, а соединила их война, хотя ее жесткое правило — разлучать, но есть нечто посильнее ее правил.
