Все были уже в той стадии, когда друг другу очень сочувствуют. Охмелевшая Кася погладила ротмистра по голове.
— Вот вы еще не облысели. Одно это уже хорошо. Вам надо отдохнуть.
Лирин тепло, как дитя, потянулся поцеловать ее. Уклоняясь и закрывая глаза, она пробормотала:
— Я желаю вам счастья. Будьте счастливы.
— Это невозможно, — убежденно, искренно заверил ее жандарм.
В разгар веселья Виктор Андреевич знаком пригласил своего управляющего незаметно выйти на палубу.
Ветер с силой сразу охватил их, освежая после пьяного гвалта и духоты в салоне. Кто-то уверенно, но невпопад опять забарабанил на пианино. Кажется, на этот раз Лирин.
Узкий месяц перескакивал с елки на елку по верхушкам, никак не хотел отставать от парохода. Густой влажный запах реки мешался с дымом сигары Виктора Андреевича.
— Что показала предварительная разведка на Ольдое? — спросил он, как всегда спрашивал о делах, бесстрастно.
— По заявке рабочего Мазаева? Пока слабое золото. На будущей неделе поеду сам с десятником. Попробуем еще.
Помолчали.
— Вы знаете, я к вам хорошо отношусь и доверяю вам, — заговорил Виктор Андреевич, и Осколов сразу уловил в его голосе что-то новое. — Я буду откровенен. Наш вечер — прощание. На следующей неделе мы будем с Олей во Владивостоке, а там морем — за границу. Рассчитывайте рабочих, закрывайте прииск.
Он вгляделся в молодое, измененное полутьмой лицо Осколова: высокий лоб, прямой нос, удлиненный, мягкий разрез глаз.
— Я не смею верить тому, что слышу, — пробормотал Александр Николаевич.
— Экие славные у вас усы, — неожиданно сказал Виктор Андреевич. — Всегда завидовал.
Осколов непонимающе улыбнулся, показав ровную полоску хороших зубов.
— Вам смешно, что я об усах? Ничего, скоро всем нам дадут по усам.
— Вам не кажется, что вы немного преувеличиваете? — осторожно спросил управляющий.
— Будто вы не знаете, что творится в России. Я предпочту ждать развития событий, ну, скажем, в Китае. Все валютные кредиты я уже перевел в Шанхайский банк. Не угодно ли с нами?
— Н-не знаю… я поражен.
— Ну, зато я знаю историю Европы. Я знаю положение в России. Поверьте, это неостановимо. Это будет как таежный пожар. Я очень советую вам уехать. Разумеется, наш разговор конфидентный, чисто дружеский. Никого из этих, — он показал на освещенные окна салона, — я посвящать не собираюсь. Душа моя смущена грядущими бедствиями, — вспомнил Виктор Андреевич о своем увлечении «Словом», — печаль жирна течет по русской земле… Впрочем, может быть, вы в других видах? Может быть, вам нравится то, что происходит в Петрограде? Ваш отец, кажется, был из политических ссыльных?
