Мама по доброте душевной не находила в себе мужества упрекнуть подслеповатую хозяйку, пыталась приглядывать в кухне сама, но справиться с ползающими и летающими насекомыми была не в состоянии. Вскоре мама рассудила, что трактирщица должна благодарить судьбу, отнявшую у нее добрую половину зрения.
Мы искали спасения на природе. Тащились по жаре, по пыльной дороге; наши мамы шли рядом (изредка нас обгоняли лошади или волы, запряженные в телегу), беседовали, толкая перед собой коляски. В одной сидел Кая, разряженный, как девочка, в другой в своем гипсовом ложе лежал Павлик. На глаза ему накидывали платок от солнца, но, услыхав грохот телеги, он платок сбрасывал.
Мальчики беспрестанно ссорились:
— Это мое телега.
— Это мое телега.
— Это мое лошадь.
— Это мое лошадь.
— Это моя дерево.
— Это моя дерево.
В азарте спора один не слушал, что говорит другой.
Мамы забывали обо мне, а я, заглядевшись, не замечала, что отстаю. Мне нравилась мягкая пыль, которая так приятно просеивалась сквозь дырочки сандалий и ласкала пальцы, я разувалась, ступни оставляли четкие следы, муравей барахтался в отпечатке моей ноги, и, чтобы помочь ему выкарабкаться, я протягивала ему соломинку. Как можно было пройти мимо отслоившейся от ствола коры — там притаился жучок, и я ждала, когда он вылезет. Тут я замечала перышко — оно одиноко лежало на траве. Положив его на ладошку, я дула — перышко взлетало и, кружась и покачиваясь, опускалось на землю. А как аккуратненько выстроились зернышки в колосе! Одно я вытащила из гнездышка и прикусила зубами, на языке остался вкус хлеба и молока. А совсем внизу, у самой земли, в хлебах росли цветы, совсем крохотные, кукольные, махонькие-махонькие. Я не знала их названий, но глаза мои превращались в микроскоп, и я различала самые тонкие оттенки каждого лепестка, видела четкий рисунок этих диво-дивных трав, весь этот ни на что не похожий крохотный мирок. А одна-единственная капля росы, сохранившаяся с утра в цветочном венчике, приводила меня в восторг.
Мне необходимо поделиться с кем-нибудь моими открытиями, но дорога пуста, капля росы пролилась, в отчаянии я бегу и кричу:
— Мама-а-а, подожди-и-и меня-я-я!
Я приближаюсь, и Павлик передразнивает меня, повторяет мой отчаянный вопль, к нему присоединяется и Кая.
Мамы останавливаются. Я догоняю их и некоторое время шагаю рядом с колясками, но вот под моей ногой хрустнуло яблочко-падалица, я нагибаюсь, беру его в руку, зернышки у него маленькие, белые, я откусываю кусочек и тут же выплевываю горькую слюну. Почему яблоко не осталось на дереве? Почему мама-яблоня сбросила его? Или это сделала красивая яркая птичка? Откуда она прилетела? Когда я вырасту большая и у меня будет свое королевство, я поселю в нем разных пестрых птичек и бабочек, ящериц и стрекоз и мышек в серых шубках. Я вспугнула белую ночную бабочку, она красивее, чем мотылек, а главное, ее можно поймать, я разглядываю ее глаза и усики.
