К нашему удивлению, смена обстановки далась ей сравнительно легко. Кроме того, Кэти и другие подруги Элинор оказались в том же классе, хотя у меня и сложилось впечатление, что на новом месте их компания не стала больше. В первом отзыве классного руководителя говорилось, что Элинор недостаточно активна на уроках и в работе над групповыми проектами, а также испытывает трудности в общении с одноклассниками. В заключительных строках речь шла о том, что она нет-нет да и устроит себе что-то вроде передышки (рядом на полях была нарисована небольшая улыбающаяся рожица). Это они подметили довольно верно и, передавая мне отзыв, ты улыбалась несколько кривоватой улыбкой.
Со временем Элинор стала допоздна засиживаться над домашним заданием – особенно если у нее что-то не получалось. Склонившись над тетрадками, она сосредоточенно грызла кончик шариковой ручки. Иногда пластмасса с хрустом ломалась, отчего ее губы постоянно были испачканы синей пастой. Ни разу я не слышал от нее слов вроде «Ну еще десять минут!» или «Вот только допишу страничку!». Элинор не признавала компромиссов и могла просидеть за уроками до утра, а ведь тогда ей было всего одиннадцать, от силы – двенадцать. Сейчас может показаться странным, почему мы не употребили власть и не прекратили это, но ведь занималась-то она не пустяками, а уроками. А уроки – это ведь важно, да? Ну а если быть откровенным до конца, все дело было, вероятно, в том, что мы просто не умели сказать Элинор «нет».
Тогда я восхищался ее упорством и силой воли – в самом деле восхищался. Я только не мог понять, откуда в ней этот упрямый огонь. Откуда, Мегс?.. Вряд ли от нас, что бы ты там ни думала, особенно в последние годы. Может, это свойство в той или иной степени проявляется у каждого, кто был единственным ребенком в семье? Ведь тот, кто постоянно находится в центре пристального родительского внимания, которое, словно луч лазера, направлено на тебя и только на тебя, волей-неволей начинает и вести себя соответственно. Впрочем, это, пожалуй, слишком простое объяснение, но другого у меня не было. Если мы с тобой и знали что-то о собственной дочери, так это то, что ей неизменно удавалось уклониться от ответов на наши «хитрые» вопросы. Сейчас мне все сильнее кажется, что эта свирепая целеустремленность была частью ее самой и что коренилась она в полной неспособности смириться с любой, даже самой маленькой неудачей, с любым поражением. И если это действительно было так, нам следовало хотя бы попытаться как-то ее сдерживать. Увы, прозрение, как всегда, пришло слишком поздно.
