— Соблазнитель вы, Павел Константинович. — И снова вернулся к съемкам. Потом пообещал, почему-то угрюмо:
— Подумаю...
Такому человеку, как Бурмаков — неугомонному, преданному космосу, — достаточно подать идею, может, на первый взгляд и не очень дельную, но интересную. Услышав, он уже не мог отбросить ее, не взвесив, не повертев так и сяк, и, как ни странно, часто вытаскивал из нее что-то стоящее. Наверное, если бы Гуща тогда не сказал, между прочим, что на Ганимед можно не садиться, Степан Васильевич ограничился бы изучением спутника автоматами, наблюдениями в момент наибольшего сближения. А теперь засел за ЭВМ. И вскоре решительно заявил:
— Буду готовиться!
А Гуща пожалел, что поддразнил капитана: вдруг ему все-таки захочется выбраться из ракетоплана. Недаром же любимой поговоркой Степана Васильевича было: «Экран — хорошо, руки — лучше».
Только сто семьдесят километров отделяли «Набат» от Ганимеда. На некоторое время их скорости сравнялись, и было похоже, что они неподвижно висят рядом в пространстве, привязанные друг к другу невидимой, но прочной цепью.
Молчаливый огромный Ганимед, не уступая в размерах Марсу, казалось, ждет удобной минуты, чтобы обрушиться своей невероятной массой на слабый и беспомощный перед ним земной кораблик. Его поверхность выглядела однородной, неуютной, враждебной. Павел смотрел на спутник и думал, что здесь глазу даже не за что уцепиться. И уже по-другому вспомнился Марс. Там было пустынно, но похоже на Землю, на привычное. А тут, видимо, и начинается настоящий, незнакомый еще людям космос. Может, и Плутон будет таким. Так что вылазка Бурмакова окажется совсем не лишней.
Ракетоплан отчалил, и его огни засветились в темноте, как новые звезды. Потом из сопел вырвались столбы огня, удивительно строгие, очерченные. Павел раньше как-то не обращал внимания на этот вообще-то торжественный момент и теперь невольно залюбовался красотой выхода ракетоплана на орбиту. А когда опомнился, «Скакунок» стал маленькой быстрой и яркой точкой среди неподвижных звезд.
Никто со стороны не фотографировал ракетоплан, и Павел с Витей вынуждены были удовлетвориться тем, что можно было разглядеть с помощью корабельных установок, да скупой информацией, которую передавал Бурмаков.
Под ракетопланом проносились вздыбленные торосы, их сменяли относительно ровные места, однако Степана Васильевича они, видимо, не интересовали. Ни над одним из этих участков он не замедлил полет. Он держал курс на юг, где местность была выше. Скоро действительно показались покрытые замерзшим аммиаком невысокие холмы.
