— Что вы нам этот ров демонстрируете вот уже целых пять минут? Думаете, мостик действительно вырастет? — не выдержал капитан.
— А-а, — спохватился Павел и направил телекамеру на террасу.
— Что это? — всегда спокойный Бурмаков не сдержался, закричал: — Витя! Виктор!
На отрезанной от горы, не прикрытой скалой террасе, рванувшись к небу, но не сумев оторваться, застыла в скованной недвижности фигура — то ли памятник, то ли засохшее дерево.
Оставив Вундеркинда на месте, Павел побежал вдоль обрыва, ища тот шутя обещанный Бурмаковым мостик. Он спешил, перепрыгивая через камни и ямы, и остановился, запыхавшись, бледный, только тогда, когда, обежав вокруг, наткнулся на робота. Тут сверкнула догадка, что скала, может, совсем не случайно обособлена, недоступна. Тот, кто оставил эту непонятную фигуру, наверное, позаботился о ее сохранности. Кого и чего он боялся, для кого ставил?
— Памятник? — нарушил его размышления Бурмаков.
— Чей? — Хотелось и было боязно поверить, что перед глазами что-то рукотворное, чужое.
Со светло-желтого пьедестала, который глубоко врос в скалу, стремилось в высоту нечто спиралевидное, поросшее серебристыми листочками, со спутанными ветвями. Что-то знакомое былов этой фигуре, несокрушимой, способной устоять бесконечно долго перед натиском всех возможных марсианских стихий. Но прежде чем он наконец догадался, что означает фигура, Вундеркинд флегматично произнес:
— Напоминает макет Галактики.
Растерянный, обрадованный Павел воскликнул :
— Действительно! Как, Степан Васильевич?
— Похоже... — капитан тоже был ошеломлен.
Тысячи мыслей, соображений роились в голове Павла. И ни на одной он не мог остановиться. Стараясь получше рассмотреть это галактическое дерево, сделал несколько шагов вправо и снова ахнул. Рядом с фигурой стояла черная плита, на которой была выбита золотистая схема... Солнечной системы. Только что-то в ней было не так. У Павла задрожали ноги, он опустился на камень, не отрывая глаз от плиты. На схеме было два солнца. Одно настоящее, второе на месте Юпитера — тусклое, багровое. Творцы как нарочно подчеркнули это, найдя нестареющие краски для монумента. Планет было девять. Девять? Без Юпитера?
— Витя! — он почему-то обратился не к Бурмакову, а к своему младшему товарищу. Может, чувствовал, что вопрос вообще наивен? — Сколько у нас планет? Назови.
— Все там правильно, Павел Константинович. Лишний Фаэтон. Значит, он был?
— Нет, ты смотри выше. Плутон...
