— Ты бы отвязала его.
— Поди да отвяжи, это такой зверюга...
Как бы в подтверждение ее слов, кобель встал и, оскалив белые клыки, зарычал на собравшихся. С мокрой шерсти клоками свисавшей с ребристых боков, скатывались капли, впалые бока почти соединились.
— Утонет кобель, — посочувствовал кто-то.
— Скорее бы, тоску своим воем нагоняет. Может, его с ружья пальнуть?.. — предложил Василий.
— Да жалко, кобель больно хороший. За все время, сколько он у меня, яблока из сада не пропало. — Аклунья вздохнула.
— Жалко ей, а животное муки терпит.
— А что, если его за цепь в воду стащить и ошейник перерезать?..
— Пока ты будешь перерезывать, он зальется и успеет руки покусать.
— Пристрелить его! — настаивал Василий.
Видя, что люди топчутся на месте, кобель завыл опять.
Никто не заметил, как Сапрон Терентьевич на катере прошел в сад, все загалдели, когда он, табаня веслом, подгонял катер к будке. Кобель хрипло зарычал, мокрая шерсть на загривке вздыбилась, словно иглы у ежа.
— А он не бешеный? — спросил кто-то.
— Может, и бешеный.
— Оховячь его веслом! — крикнул Василий.
После этих выкриков толпа затаила дыхание, все ждали, что будет. Борт катера ткнулся в торчащую из воды доску, Сапрон Терентьевич ловко поймал кобеля за ошейник, отстегнул тугой ржавый зажим.
— Ну, сейчас он его!..
Но кобель прыгнул на переднюю лавку катера, отряхнулся и сел.
Сапрон Терентьевич хмуро посмотрел в нашу сторону.
Человек он был нестарый, сухощавый, с черными густыми бровями, угрюм лицом.
— Здеся вот к тебе из города, — показал на меня Василий.
Сапрон Терентьевич молча подогнал катер: — Садитесь.
Когда мы отчаливали, Аклунья спросила:
— Кобеля отдашь?
— Возьми.
— Ты его чем-нибудь вон к той раките привяжи.
— Возьми да привяжи. — И видя, что старуха не двигается с места, Сапрон Терентьевич завел мотор, и мы поплыли к Соломенному кордону. Кобель сидел на переднем сиденье, время от времени глухо рычал, скаля острые белые клыки. В коричневых глазах его не было зла, и мне казалось, что пес улыбается.
Сапрон Терентьевич сидел строг и молчалив; глядя на хмурое замкнутое лицо рыбинспектора, я думал о нем как о человеке, старался угадать его настроение. Люди в этих местах спокон веков ловили всеми способами рыбу, и им кажется, что все порядки устанавливает лично Сапрон Терентьевич. Ведь был до него другой человек на этой должности, при котором за определенную мзду все разрешалось.
«Нелегко, наверно, было уйти этому человеку из деревни на покинутый лесной кордон, прав ли он?» — думал я.
