И т. д., и т. п.! «Задыхающийся лепет» — вовсе не «эротическая» деталь (как можно было бы подумал»), — тем более, что далее следовала смешная, но сугубо правдивая строка: «Я вкуса губ твоих не знаю...».
Уже бывшая женой и матерью, Дина благоразумно предпочла «не понять» прочитанного. Мы остались только добрыми друзьями — до самой ее смерти на рубеже XX — XXI веков.
А мне — как ни смешно в этом признаться, да еще профессиональному зоилу — критику и человеку, очень скоро обретшему счастье в своей новой семье (хоть и не избежав очередных увлечений!)— чем-то дороги те отчаянные «туркменские» вирши, вроде «Телефонного разговора»:
Это я. Извини, что тебя разбудил.
Я соскучился — сладу нету.
Я хочу тебя видеть...
— Постой, не гляди!
Я вскочила совсем не одетой...
— Нет, я буду глядеть, как ты брови не хмурь.
Он сто раз мне приснился, твой рот.
— Перестань! Вот пришла тебе в голову дурь...
— Да, пришла и никак не уйдет.
Попытайся, попробуй меня оттолкни,
Как той ночью, — нельзя, поняла?
Эти милые, глупые руки, они
Запахнули напрасно халат, —
Все равно — вижу родинки все до одной,
Да, да, да — даже ту, на груди!
Ничего ты не можешь поделать со мной
И не можешь сказать: уходи!
Через тысячи верст я тебя разгляжу,
Среди ночи звонком подыму, —
Ты надеешься, видно, что я постыжусь
По ночам подымать кутерьму,
Что ты можешь не встать на тревожный звонок —
Пусть себе телефон голосит...
Но тогда лунный свет, распластавшись у ног,
Моим голосом заговорит.
У меня еще много надежных послов, —
Я тебе их не выдам пока.
Только знай, что поток нежных слов, страстных слов
Путь найдет к тебе издалека!
Но вернемся к туркменским будням. В Ашхабаде стояла сильнейшая жара, и меня с другими приезжими поместили в горном местечке Фирюза. Работы было невпроворот: я не только что-то отбирал, но и редактировал, и даже сам переводил чьи-то стихи. Нас было четверо: знакомые мне еще по Литинституту поэты Виктор Гончаров и Юрий Гордиенко, а также более ранний выпускник, прозаик Анатолий Ференчук. Поэты вели жизнь разгульную, особенно крайне любвеобильный Гордиенко, мы с Ференчуком были более усидчивы. Я был зеленым новичком, Анатолий Николаевич же изрядно поднаторел в такого рода мероприятиях и поездках и посвящал меня в их «подноготную». Очень многое в них носило помпезный, показной характер, а то и смахивало на откровенную халтуру: произведения подбирались наспех и так же переводились, а некоторые, в сущности, при этом чуть ли не заново писались... переводчиками, что я и увидел на примере Ференчука. То чертыхаясь, то ернически похохатывая, он фактически писал лишь, так сказать, по мотивам повести симпатичнейшего, но, увы, не больно талантливого Беки Сейтакова. Я поражался этому «донорству», но Анатолий Николаевич считал, что — раз взялся за гуж — что поделаешь.
