Не тут-то было: через полчала приходит, красная, к ответственному секретарю: «Что-то тут как-то неловко сказано...». Вот, думает, нашелся Флобер на мою шею! Брезгливо тянется за дрожащим в руках дебютантки листом, со вздохом разыскивает строку и... Хвать за телефонную трубку: остановить печать! Немедленно!!!
Гале трясут благодарно руку, обещают после института в штат взять (и взяли, десятки лет потом проработала!).
А в чем дело-то было? В крохотной заметке — финальная фраза: «В заключение праздника участники состязались в качестве колхозных жеребцов». Вся Москва смеялась бы!
Борис Сергеевич Бурков пришел в «Огонек» после работы в теоретическом партийном журнале «Большевик» (до того он редактировал «Комсомольскому правду»), и ему, видимо, наш шеф поначалу показался вольнодумцем, а сам коллектив — требующим более жесткой руки. В этом «новичка» укреплял и первоначально избранныйим в советчики Алексей Степанович Абраменков. Человек бездарный и малообразованный, он был пустым местом в отделе очерка, откуда его сплавили в подручные к ответственному секретарю Константину Васильевичу Смирнову, который себя работой не утруждал. Абраменков же стал ретиво читать все поступавшие из отделов материалы, делать самые дурацкие замечания, бегать по начальству с выловленными ошибками — или тем, что ему таковыми показались. Все глухо роптали на эту активность, но Буркову на первых порах она пришлась по душе, пока он не разобрался, что к чему, и не сплавил Абраменкова в «Большевик» к общему и своему собственному облегчению.
И остался тот в памяти строчками из «огоньковского» фольклора. В 1952 году в журнале была напечатана стихотворная азбука С. Маршака «Веселое путешествие от А до Я». И на очередном капустнике фигурировала поэма «Веселое путешествие от Абраменкова до Ярцева», которая начиналась эпизодом путешествия с Алексеем Степановичем в редакционной машине:
Абраменков который день
Сердит на дерзкий бюллетень (т. е. стенгазету — А.Т)
Он с нами ехал молча,
До края полный желчью.
Нам стало так не по себе,
Что мы сошли у буквы «Б».
Ко мне Бурков отнесся настороженно, — думаю, опять-таки не без «подсказок» Алексея Степановича, с которым мы одно время сидели в одном кабинете и явно не нравились друг другу. В его глазах уже то было серьезным криминалом, что я никак не задумывался о «процентной норме» авторов «не с теми фамилиями». На это мне пенял, правда, осторожно и мягко сам Бурков (как-никак одна кампания только что отшумела, вторая — с делом врачей — стремительно приближалась).
