Потом, когда мы близко познакомились, Владимир Ильич рассказал мне однажды, как отнеслось «общество» к аресту его старшего брата. Все знакомые отшатнулись от семьи Ульяновых, перестал бывать даже старичок-учитель, приходивший раньше постоянно играть по вечерам в шахматы.
Эта всеобщая трусость произвела, по словам Владимира Ильича, на него тогда очень сильное впечатление.
Это юношеское переживание, несомненно, наложило печать на отношение Владимира Ильича к «обществу», к либералам. Он рано узнал цену всякой либеральной болтовни».
Здесь Крупская попала в точку: Ленин, действительно, до самой смерти Помнил обиды, и при первом удобном случае не упускал вылить на обидчика очередной ушат грязи. Нередко по поступкам нескольких человек он судил о целой партии. Он как бы примерял чужие рубашки на себя, и если они ему не подходили, винил в этом их хозяина, обрушивая на него и насмешки, и злость.
Вот и здесь, не с иронией, а с ядовитой ненавистью: «Ну, что ж, кто хочет спасать отечество в комитете грамотности, что ж, мы не мешаем».
И кто это — мы? Уже тогда Ленин очень часто начал «путать» «я» и «мы», личное и общественное.
Крупская продолжает;
«На «блинах» ни до чего не договорились, конечно. Владимир Ильич говорил мало, больше присматривался к публике. Людям, называвшим себя марксистами, стало неловко под пристальными взорами Владимира Ильича.
Помню, когда мы возвращались, идя вдоль Невы с Охты домой, мне впервые рассказали о брате Владимира Ильича, бывшего народовольцем, принимавшем участие в покушении на убийство Александра III в 1887 г. и погибшем от руки царских палачей, не достигнув еще совершеннолетия.
Владимир Ильич очень любил брата. У них было много общих вкусов, у обоих была потребность долго оставаться одному, чтобы можно было сосредоточиться. Они жили обычно вместе, одно время в особом флигеле, и когда заходил к ним кто-либо из многочисленной молодежи — двоюродных братьев или сестер — их было много, у мальчиков была излюбленная фраза: «Осчастливьте своим отсутствием».
* * *
И вот здесь мне хочется вернуться к своему разговору с немецким историком Генрихом Вельскопфом, о котором я писала в самом начале книги.
Так вот Генрих тогда сказал мне, пожав плечами:
— Между прочим, Ленин характером весь в отца вышел. Может быть, и за женщинами так же гонялся, если бы так не увлекался книгами. Впрочем, знаешь, говорят, что Ленин был гомосексуалистом. Доказать это, конечно, никто не доказал, но причин для таких слухов тоже хватает.
