Платонов слушал и удивлялся. Такого самобичевания за всю жизнь, пожалуй, не наблюдал. А Василий Аполлинарьевич всем своим ораторским талантом вновь обрушился на Мокеева. Говорил, не спуская глаз с председательствующего и Крупенина. Платонов даже поморщился, хотя никаких симпатий никогда не питал к Мокееву.
В жизни часто смешное уживается с трагическим. И вот в приоткрытую раму влетел огромный лохматый шмель. Он по-хозяйски пересек кабинет, закружил над столом, где заседала большая часть присутствующих. Шмель чем-то напоминал предвоенного «ишачка», тихоходного, но верткого ястребка, который в любую минуту мог басовито спикировать на облюбованную цель.
Платонов прекрасно видел членов коллегии. Эти люди не были лишены чувства юмора. Иногда на их лица набегала настороженная улыбка, иногда откровенная. Ведь шмель мог выкинуть все, что ему заблагорассудится. И поэтому каждый старался просто не привлекать внимания, не возвышаться над рядом сидящим. В невыгодном положении оставался Василий Аполлинарьевич. Поэтому говорить он сразу начал значительно тише, жесты его стали предельно скромны. Он понимал: его выступление глупо скомкано. Его слушают и не слушают. И когда шмель начал кружиться только над ним, грозя вонзить свое страшное жало в открытую шею, в лицо и бог знает куда, Василий Аполлинарьевич сел, сказал огорченно:
— Я кончил.
— Сделаем перерыв, товарищи! — объявил председательствующий. Он взял Крупенина под руку, увел в соседний кабинет.
Василий Аполлинарьевич задержался, чтоб раскрыть шире окна. Больше ничем он не мог досадить проклятому шмелю. В коридоре к Платонову подошел Головлев:
— И вы готовите ваши штыки? — спросил он без энтузиазма. — Кого собираетесь бить? Меня?
— При чем тут вы? — ответил без злобы Платонов. — Исполнитель и только! А сей уважаемый Комитет бить, что ящерицу ловить. Не с хвоста, за голову надо хватать…
Там у себя в Бирюсинске уже одна фамилия Мокеева или того же Головлева вызывала негодование у Платонова. Здесь он ощутил остро, что люди эти только исполнители воли своих высоких наставников. Мокеев, бесспорно, немало натворил по собственной инициативе. И все же не будь покровительства свыше — Мокеев ничто. Как никогда, видел теперь Платонов первую скрипку в Крупенине и не жалел, что пришел на коллегию.
Доклад по второму вопросу вызвал в Платонове сложные чувства. Построить в Сибири тридцать заводов-гигантов за пятнадцать лет — дело нелегкое. Потребуются огромные капиталовложения. Крупнейший в мире лесопромышленный комплекс будет стоить шестьдесят тонн золотом. А в тысяча девятьсот восьмидесятом году лесохимия потребует сто восемьдесят миллионов кубов древесины на годовую продукцию.
