— До поправки.
— А потом бросишь меня?
— Брошу. И тебе нечего в норе сидеть. Выходи подымать каторжников и голытьбу.
— Я, пожалуй, там останусь.
— Что так?
— А вот когда тебе аль кому другому потребуется надежный скрадок, я и пригожусь.
— Хорошо, тоже большое дело.
Из синего марева ясней выступали горы, можно было различить отдельные шиханы и одинокие сосны на вершинах.
— Туда, Флегонт?
— К ним, Юшка.
Мятежник повеселел, он увидел конец своему мучительному пути.
— Золото там водится?
— Я за ним не охочусь, цены для меня оно не имеет. Соль дороже золота, — ответил Флегонт.
— Бывает, знаю, — согласился Юшка.
И вся Кучумова долина, и особенно убежище Флегонта понравились мятежнику своей сокровенностью, неприметностью.
— Созданы будто нарочно, чтобы прятаться, скрываться в них, — восторгался он. — А мы воспользуемся. Знаешь ли, мы сделаем здесь склад оружия, арсенал. А тебя, Флегонт, начальником, кузнецом, механиком этого арсенала. Согласен?
— Самое мое дело, — отзывался Флегонт, веря и не веря словам мятежника. — У меня уже есть кой-какой инструментишко. Через всю Сибирь с острова Сахалина приволок его.
Этот полусерьезный, полушутливый разговор оказался началом очень серьезного дела: Охотник, затем и сам Юшка не раз приводили к Флегонту спасаться революционеров-подпольщиков, а затем с их помощью постепенно собрали запас оружия для грядущих боев с царизмом. Был он невелик, но называли его величественно арсенал. Флегонт держал его в полной боевой готовности. Он был счастлив, что у него есть настоящее дело: не затем же я родился, чтобы только прятаться, спасать свою лохматую голову!
Весенний день умирал. Солнце уходило за горную гряду Карагай, словно торопилось спрятаться в лесных чащах и зарослях, как подстреленная смертельно птица спешит в камыши.
Вместе с умирающим, затихающим днем затихал и Мелеуз — большое башкирское село. Сегодня был базар, и Мелеуз с самого раннего утра много шумел. Весь день малайка Бурнус не слыхал реку Белую: ни ее полых вод, ни уплывающих льдин. Вот как сильно шумел Мелеуз. Пора ему затихнуть, и он хотя и неохотно, но затихает. Лавки захлопывают свои железные двери, телеги уходят в степь, нищие разбредаются по домам. На минарет поднялся муэдзин, он будет кричать намаз. Далеко видны его белая чалма и яркий халат.
Не раз завидовал малайка Бурнус муэдзину. Будь муэдзином, он прокричал бы на всю Башкирию, всем правоверным:
«Поглядите на себя, на свои босые ноги, на рваные бешметы, на свои дырявые дома и коши
