В огромном особняке зазвонил телефон, и Пьер-Вильям кивнул мне, чтобы я снял трубку.
Тоненький приятный голосок вежливо попросил позвать к трубке хозяина. У звонившей был восхитительный американский акцент, и она была необычайно любезна. Пьер-Вильям скорчил гримасу:
– Кто говорит?
– Миа Фэрроу, – ответила мне моя очаровательная собеседница.
Ее имя смутно мне о чем-то говорило. Пьер-Вильям, пыхтя, подошел и взял трубку у меня из рук.
– Hey Mia!What’s going on? – произнес Пьер-Вильям, усаживаясь в кресло в стиле Людовика XV.
Можно было не сомневаться: я оказался среди профессионалов.
На следующий день мы встретились с Жан-Луи Трентиньяном. Он был сосредоточен и немногословен. Он даже двигался сдержанно, будто экономя усилия. Зато когда улыбался, становился похож на ребенка.
В этой команде я был невидимкой, но мое присутствие допускалось, как присутствие воробья на спине у буйвола. Съемки приближались, и я чувствовал, что скоро у меня начнутся серьезные дела. И именно в этот момент общество решило в очередной раз испортить мне жизнь: меня призвали в армию. На двенадцать месяцев. Я стал альпийским стрелком. Моя жизнь остановилась.
Три дня я провел в военном лагере в Венсенне. Там военачальники оценивали новобранцев и направляли их на службу в конкретные части.
Я попросил, чтобы меня определили в особую воинскую кино-часть. Мне рассказывали, что там служили многие великие режиссеры. Но прежде чем получить назначение в это элитное подразделение, я должен был пройти обязательные двухмесячные курсы. А поскольку я имел глупость сказать, что хорошо катаюсь на горных лыжах, меня направили в Альпы, в Шамбери.
По крайней мере, я мог повидаться с Жозеттой и Жаном-Леоном.
* * *
От вокзала мне пришлось прошагать добрых полчаса, чтобы добраться до казармы. Она прилепилась к железнодорожному полотну и была обнесена высокой каменной стеной. Я с опаской переступил порог. Провести в таком бункере триста шестьдесят пять дней… Едва я появился, меня сразу взяли в оборот: я опоздал на пять дней, и меня сочли дезертиром. Таково правило. Я спокойно объяснил, что, если меня призвали в понедельник, это вовсе не означало, что я мог прибыть в часть немедленно. Я работал и не мог оставить моего работодателя ради того, чтобы заниматься тут всякой ерундой. К тому же повестка пришла первого апреля, и я вначале принял ее за первоапрельскую шутку.
Капитан посмотрел на меня так, словно я прибыл с другой планеты.
