В семь часов пора было ложиться спать. Будильник звонил в 11. Я перечитывал десять исписанных ночью страниц. Обычно я находил их чудовищными. Оставлял два-три диалога, несколько сценок, остальное отправлялось в помойку. Самую обычную, а не Национального центра кинематографии.
Я написал уже двести страниц «Залтмара Блероса», но это было не то. Получалось похоже на рассказ ребенка о своих каникулах. Я выбросил двести страниц в мусорное ведро и написал еще двести. Получилось немного лучше. Теперь это было похоже на рассказ подростка о своих фантазиях. Но и эти двести страниц в конце концов отправились в мусорное ведро.
В квартире был телефон. Хозяин попросил меня никогда им не пользоваться, только если вдруг потребуется вызвать пожарных. Правда, мне могли звонить, но номер был только у мамы.
– Ну что? Ты нашел работу? – спросила она меня в одно прекрасное утро.
Я ответил, что много писал и у меня вроде что-то начало получаться. Она ответила:
– Нет, я имею в виду настоящую работу.
Сердце пронзила боль, словно меня ударили кинжалом. Мне только что исполнилось 18, и я писал ночами напролет, пытаясь найти выход.
Я не знал, что ей ответить. Она повесила трубку, а я расплакался. У каждого человека есть друг, который может осушить его слезы. У меня никого не было. Мне приходилось ждать, пока слезы сами не иссякнут.
Едва слезы высыхали, я вновь и вновь оказывался в ситуации, которая была мне хорошо знакома. Идти вперед или умереть. Мне представляется, что я делал тогда подобный выбор трижды в неделю.
Я выбирал первое. В ярости я снова сел писать, и в итоге у меня получилось четыреста новых страниц. Они были далеко не совершенны, но наконец-то я стал понимать, куда двигаться дальше. По ходу дела я изменил название. Теперь сценарий назывался «Пятый элемент».
Но тут вновь объявился Патрик Гранперре, и теперь я был при нем неотлучно. Он работал ассистентом у Жана-Луи Трентиньяна, который снимал фильм «Садовник». При этом Патрик был занят одновременно в двух или трех проектах, в одном из которых сам был режиссером-постановщиком. Он крутился как мог, употребляя вещества, которые не продают в аптеке, и мне было трудно за ним поспевать.
Мы оказались на юге, в замке его приятеля. Это был тщедушный человек с большой прядью светлых волос, что делало его похожим на калифорнийца. Его звали Пьер-Вильям Гленн, и он был главным оператором. Они с утра до вечера говорили о кино, и у меня уши были на макушке, но я не обладал кинематографической культурой, и мне по-настоящему трудно было следить за разговором.
