Я всего лишь кусок дерьма, мечтающий о будущности, которая никогда не наступит. Во взгляде банкира я не заметил даже тени сострадания, волнения, сожаления. Ничего. Он смотрел на мою агонию, как смотрят на недобитую муху. Меня охватило желание дать ему в морду, но я знал, что это не выход и что расплакаться перед ним значило бы оказать ему слишком много чести. Тогда я поднялся и, твердо глядя ему в глаза, сказал:
– У меня будет к вам одна просьба: запомните хорошенько мое имя, меня зовут Люк Бессон.
Я постарался как можно четче это произнести. Банкир улыбнулся с вершины своей крепости:
– Я запомню.
Я почувствовал себя мышью, которая только что угрожала кошке.
Выйдя из кабинета, я хлопнул дверью, как в бульварной пьесе. На улице, рыдая, я рухнул на скамейку. Я больше не знал, что мне делать. Не знал, куда идти. Я даже не находил повода подняться с той скамейки.
Справа я увидел церковь Святого Августина. Веры у меня больше не было. С этой стороны мне не стоило ожидать поддержки.
Слева, вдалеке, была церковь Святой Марии Магдалины, памятник архитектуры. Памятник прекрасный, но я не понимал, для чего он служит. С этой стороны помощи тоже ждать не приходилось, и я продолжал рыдать.
Так вот кто такой бездомный! Человек, который присел на скамейку и не нашел повода с нее подняться. Я представил себе свою жизнь на этой скамейке. Но то был ложный след.
Я все же предпочел бы найти себе пляж.
Потом, через несколько часов, глазам стало нечем плакать, и печаль ушла. Инстинкт самосохранения взял верх и снова завел машину. Тело само начало движение и привело меня домой, не дожидаясь команды разума. Не знаю, скольких людей убил этот банкир за свою жизнь, но я избежал смерти, которую он мне уготовил.
Когда снял уже несколько фильмов, я перед каждым премьерным показом отправлял тому банкиру не-приглашение. На «Последнюю битву», «Подземку», «Голубую бездну», «Никиту» и «Леона».
Мне хотелось быть уверенным, что он запомнил мое имя. Правда, сам я давно уже позабыл, как его звали.
Отец подыскал мне на несколько месяцев жилье. У некоторых управляющих туристскими деревнями имелось в Париже временное пристанище, где они останавливались в межсезонье. Собственник маленькой квартирки на площади Гамбетта, в которую я вселился, работал в Мексике. Помимо спальни, в моем распоряжении оказались душ, маленькая кухонька и небольшая гостиная. Для меня это был Версаль.
Чтобы не валяться, свернувшись калачиком, и не сойти с ума, я нашел себе занятие эпохи легионеров. С полудня я рыскал по столице в поисках работы. В семь вечера я ел в «Макдоналдсе», как раз перед восьмичасовым сеансом в кинотеатре, и ровно в 23:00 возвращался на площадь Гамбетта. Там я заваривал чай и выкладывал перед собой десять чистых листов бумаги. Я запрещал себе идти спать, пока их не испишу. В шесть утра со двора до меня доносился запах свежих круассанов. Значит, открылась пекарня. Я спускался, покупал багет, который был таким горячим, что обжигал мне пальцы, и поднимался к себе. Разрезав багет вдоль, я намазывал его соленым сливочным маслом, а сверху – клубничным конфитюром. Все это я поглощал меньше чем за минуту.
