Слава сидел за машинкой битый час и не мог придумать ни слова. Голова болела, болели глаза, хотелось все бросить, выйти на свежий воздух. Вся жизнь казалась неудачной. «Бездарный! Какой ты бездарный! Тупой! Бездарный…» — шептал он. Ему хотелось плакать и спать. Ноги под столом деревянные — ни согнуть, ни разогнуть. Он закрывал глаза — и сердце холодело.
За окном редакции, за голубыми решетками, кто-то невидимый выругался матом, и Слава в тот же миг сбросил с себя сонную одурь, застучал на машинке, с каждой строкой поднимаясь, словно на крыльях, над своим обшарпанным столом с машинкой «Консул», над сумеречной комнатой. В его воображении закружились сибирские чистые реки, бетонные плотины, хвойные леса, костры, всё то, о чём он где-то читал, что знал понаслышке с детства. Заметка «Мировой рекорд» заняла две странички машинописного текста. Когда Слава выстукал последнюю точку, в комнате было уже совсем темно.
— Здрасте! Моя фамилия Святкин. Я пришёл не в том смысле, что двое детей или там не соображаю. Я не хочу сказать, что тесно или не тесно, а в том смысле, что номер этого постановления не помню. Я приехал по вызову, семья у меня четыре человека, но я не дурной, кажется. В газете пишите — мировой рекорд, а денег не даёте, к тому же квартиру. — Во всей маленькой фигуре говорившего была нахохленность драчливого воробья, он начал свою речь тихо, а последние слова выкрикнул, сжав кулаки и перекосив голубоглазое плоское лицо.
— Вы, между прочим, свои соображения на бумаге изложите, — сказал Смирнов, указывая на свободный стул и придвигая его к столу.
— Благодарю вас, я не в том смысле, — попятился Святкин, — не дурной, кажется, зачем же сразу так?! Извините, не буду мешать. — Он икнул, прикрыл рот рукою с синей татуировкой и боком выскользнул из редакции.
— Чудак-человек, — усмехнулся Смирнов, — он из той бригады, что рекорд поставила, бетонщик.
— Чего он хотел? — спросил Слава.
— Он и сам не знает. Покуражиться, видно, хотел, да характеру не хватило.
— А вчера тётка приходила, — сказал Слава, — кричала, что билеты на детские сеансы в постоянном поселке дорого продают, да еще мальчишку, как свидетеля, с собой приволокла. А позже прораб один насчёт выгребных ям целый час распространялся.
— Привыкли по любому поводу в газету. — Смирнов заложил в машинку чистый лист бумаги, и раздраженно застучал по клавишам двумя тяжелыми пальцами.
— Это отлично — люди верят в печатное слово. Послушайте, Анатолий Иванович, а вы никогда не задумывались, что те слова, которые гладко ложатся на бумаге, невозможно употреблять в разговорной речи: они сразу становятся напыщенными?
