— Дождём нас провожает! — крикнула она, прижавшись к его высокому худому плечу, поцеловала в розовеющую в потёмках шею и зашептала о чем-то скороговоркой.
— Не бойся, — долетал до Славы его уверенный голос. — Я всегда прямо к поезду подъезжаю, и всегда билеты бывают. Достанем, не волнуйся.
У ног Славы стоял их большой чемодан и две кошёлки. Чемодан мешал Славе разогнуть ноги. «Бегут со стройки», — позавидовав их плащу, неприязненно подумал Слава и улыбнулся, перехватив блеснувшую в полутьме улыбку молоденькой аварки.
Остро пахнуло свежевзрытой землею, грохнул близкий гром, и пошёл сильный, светящийся в полутьме дождь. Аварки подняли над головами пустые плетёные корзины — они ездили в посёлок торговать фруктами и овощами. Крупные капли застрекотали по корзинам.
Молоденькая аварка смело улыбалась Славе, — поля корзины скрывали её от односельчанок. Чтобы не выдавать её, он тоже прикрылся воротом плаща и улыбался в ответ. В свисте полынного ветра, в белых струях дождя, в рёве мотора, берущего подъём, между Славой и этой аульской девочкой занимался тайный, трепетный огонек сочувствия. Глядя на ее тонкие руки, нежный рисунок груди под широким платьем, на расплывающееся в темноте невинно-хитроумное личико с большими, стерегущими мир глазами, он чувствовал себя на краю пропасти и желал сорваться.
Дождь становился все гуще. «Как хорошо, что я надел плащ», — подумал Слава. Тонкий югославский плащ промок насквозь, и по левому боку Славы катились обильные струи воды, но он не замечал их до тех пор, пока худая старуха с серебряными монетами на шее не отвлекла девочку каким-то разговором. Девочка повернулась спиной к Славе и принялась что-то рассказывать на гортанном аварском языке. Видно она была из бедовых, талантливых балагурок — её слова перемежались всплесками хохота. После одной, наверно, особенно удачной остроты, девочка стрельнула взглядом на Славу. Но он стремительно отвернулся, не в силах простить ей предательства, весь ещё во власти горячего, радостного чувства их недавней симпатии.
«Такая из-за красного словца не пожалеет ни мать, ни отца» — с обидой подумал Слава, замечая, как намокли его брюки и неприятно холодит колени встречный ветер.
Огромные, словно баллистические ракеты, пронеслись один за другим встречные цементовозы, — там, в поселке, на большой стройке, конец месяца, а, главное, ждут комиссию из Москвы.
«Все чего-то ждут, — подумал Слава, — все на что-то надеются: начальство стройки — на то, что удастся подогнать хвосты до приезда комиссии; молодожёны, сидящие напротив — на то, что где-то на новом месте им будет лучше; аварки с плетёными корзинами над головами тоже имеют свою отдельную жизнь, свои надежды и радость. А мне можно надеяться, что не придётся особенно долго торчать на перекрёстке…»
