Дождь вдруг ослабел и скоро совсем прекратился. Они выехали из зоны чёрных туч, впереди, по левую руку, замерцали редкие огни аула.
— Стучи! — попросили аварки.
Слава стукнул кулаком по мокрой кабине. Машина остановилась. Аварки долго вынимали из чулок деньги. У молоденькой монеты со звоном покатились по асфальту. Шофёр засмеялся, махнул рукой, дескать, — прощаю! — и рванул машину с места.
— Дай тебе бог хорошую жену! — совсем без акцента вдруг крикнула молоденькая аварка и помахала рукой — то ли шофёру, то ли Славе. Машина набрала скорость и фигурки на шоссе пропали из виду.
«Вот это и есть моя жизнь, — неожиданно подумал Слава, глядя на прижавшихся друг к другу остроносых беглецов-молодожёнов, на чёрные, слившиеся с небом, горы, на ртутный блеск мокрого шоссе. — Вот это и есть моя жизнь — другой не будет. И все эти люди, и дождь, и мокрая кабина, и мой стук кулаком по ней — теперь навсегда стали частью моей жизни. И всё с каждым мгновением уходит… — Как дыхание ветра на своём лице, почувствовал Слава движение времени. Это острое чувство захватило его, болью сжало сердце. — Невозвратная жизнь… Как всё летит и как навсегда остаётся… Эта Лариска из столовой без конца попадается мне на глаза.
Красивая, сильная, но совсем темнота. Ни грамма интеллекта. Она приехала на стройку с мечтою встретить «чоловика». Какие у неё зубы! Я никогда таких не видел — истинно жемчужные. Саша-французска. Ну почему Алимов познакомился с ней раньше меня? Я всегда опаздываю. Хорошая девочка. Умная. Нежная. Мне такие не встречаются. Я невезучий. А между тем, почему бы им не любить меня? И той же Лариске, и Саше, и Люсе? Они просто не знают меня, совсем не знают. Если бы они меня знали… Почему даже в хороших книгах всё проще и красивее, чем в жизни? Почему любовь — добровольное рабство? Почему всё так обидно устроено? Когда-то мама сказала, что семейная жизнь — это цепь компромиссов. А может быть, и вся жизнь вообще — цепь компромиссов?»
Вот и перекрёсток.
Слава стукнул по кабине. Машина остановилась. Он спрыгнул нечаянно в лужу, выругался, сунул в окошко мягкую потрёпанную рублёвку и остался один на широком чёрном шоссе. Грузовик с молодожёнами свернул к золотистой полосе огней маленькой станции, к поезду, который должен увезти беглецов в известные им радостные края. Слава вспомнил, что маленький Боря влетел той ночью к ним в купе, когда поезд проходил именно эту станцию.
Он снял мокрый плащ. Было душно, и теплое небо, и теплая земля словно хотели обласкать путников. Славе оставалось ехать ещё семьдесят километров. Одна за другой проносились машины. Слава терпеливо голосовал. Наконец затормозил старенький автобус.
