— Дело простое. Мой экскаватор до зарезу понадобился внизу, в котловане, на строительстве лотка водосброса. Кстати, именно там сейчас будут рвать. Понадобился. А как его туда доставишь? Сунулись в тоннели — экскаватор не лезет, слишком большая махина — сто восемьдесят тонн. Единственный выход — разобрать его по частям, перевезти детали, а потом собирать на новом месте. Но это слишком долго и хлопотно. Спасибо, у нас главный инженер стройки — голова! Он подал идею, простую, как всё гениальное, — спустить экскаватор своим ходом. Вот мы и спускаемся с трехсот метров. Сами себе ступеньки роем и с полки на полку спускаемся. Уже немного осталось. Уяснил?
— Уяснил. Я слышал, ты раньше на кране работал?
— Работал. Надоело. Я и здесь не собираюсь задерживаться. Спущусь в котлован, а там на БЕЛАЗ пересяду, охота освоить новую профессию. Люблю разнообразие. Как сказал некто Джереми Тейлор: «Любознательность есть постоянная неудовлетворенность духа».
— У тебя, видно, хорошая память. Чего не учишься?
— Как сказал старик Дионисий Катор: «Ученость есть сладкий плод горького корня». А на кой мне жевать горькие корни? У меня десять классов, а я, как доцент, заколачиваю четыре сотни в месяц. А сестренка моя старшая всю жизнь над учебниками гнулась, сейчас в вузе преподает, называется «старший преподаватель» — сто пять рэ.
— Разве все дело только в этом, в «рэ»!
— Пусть не в этом. Но почему каждый должен быть хоть плохим, но обязательно инженером, врачом, журналистом, учителем! Я, например, хочу быть рабочим. Это что, стыдно?
— Нет, конечно, но каждый должен стремиться…
— А я стремлюсь быть настоящим рабочим. Думаешь, чтобы ходить вот здесь, по краю пропасти, ни ума, ни знаний, ни способностей не надо? Думаешь, сел за рычаги и крути? Всю смену я держу эту махину на пятачке, как в цирке жонглёр. Да, я хочу быть полноценным рабочим, хочу быть виртуозом. Я уверен, что такой рабочий важнее посредственного инженера. Я сейчас приношу реальную и немалую пользу. А если, к примеру, я поступлю на заочное, я пять лет не смогу быть полноценным работником. Каждый год на две сессии, вечная зубрежка, на работу человек приходит вымотанный. Ни работы, ни учебы, ни молодости — одна нудьга. Допустим, выучит меня государство, стану учителем, а жилки к этому у меня нет, и начну калечить детей. Или стану бездарным инженером, или невнимательным врачом… Нет, мне нравится быть рабочим. Нравится много зарабатывать, тратить, нравится посылать матушке и сестре подарки. Нравится управлять вот этой бандурой. Не чертить на бумаге чертежики, а долбать вот эту скалу. Я работаю без халтуры, это тебе любой скажет. Вот сейчас я хожу над котлованом, над головами у людей, а они не боятся, они говорят: «Сашка Белов ходит, он не сверзится, он даже камешка нам на голову не стряхнет. Будьте спокойны!» Мне это нравится. Мне нравится жить и работать на всю катушку сейчас, пока я молод и могу дать максимум. Мне нравится эта стройка, ее размах, нравится моя усталость после смены. Нравится видеть свой труд и знать, что это я, Александр Белов, строю ГЭС, уникальную, первую в стране. Разве это плохо? — Сашка говорил так напористо и горячо, как будто спорил со Славой. А тот не знал, что невольно затронул его «больной вопрос». В Сашкиной семье все были с высшим образованием и постоянно пеняли ему за «бродяжничество и непутёвость». Хотя кроме дипломов у них по существу ничего не было. Ни материального, ни морального удовлетворения от своей работы они не получали. Сестра окончила биологический факультет, а работала статистом в горисполкоме. Мать после факультета иностранных языков директором кинотеатра, командовала билетёршами. Так что Сашка не случайно взбунтовался.
