— Понятно, — кивнул Вилем. — Мальчишкой я прислуживал в храме при богослужениях, так что хорошо помню все посты.
— В самом деле? — Марко принужденно улыбнулся.
— Ну а как же. Перед рождеством пост длился всегда шесть недель, а перед пасхой — семь. Потом еще четыре недели перед Петром и Павлом и две — перед успением богородицы. В остальное время пост соблюдали каждый понедельник, среду и пятницу. Да, чуть не забыл — постились еще перед такими праздниками, как, скажем, усекновение главы Иоанна Предтечи и воздвижение креста господня — это тот день, когда, кажется, нашелся крест, на котором был распят Христос. Выходит… — Вилем перевел дух, — мы с Адамом как-то подсчитали. Выходит, что в году постных дней больше двухсот тридцати. Адам просто не хотел этому верить, но я-то все помню очень хорошо. В те дни нельзя было есть ни мяса, ни сала, ни молока, ну и, конечно, яиц. Пищу заправляли только подсолнечным маслом или маргарином. Вообще-то по правилам даже и маргарин нельзя есть, да на него пан епископ снял запрет, У католиков с этим было полегче, — заключил Вилем, — они не соблюдали столько постов. Достаточно было лишь в среду и пятницу не есть мясо и сало.
Марко по-прежнему держался настороженно. Он слушал и пытался уловить в том, что говорил Вилем, объяснение причины его визита. Создалось впечатление, что тот явился исключительно ради дружеской беседы.
— Знаете, нас в доме было шестеро, — ударился вдруг в воспоминания Вилем. — Однажды, когда мы в постный день ели кукурузную кашу с грушевым взваром, сестренка примчалась домой голодная и схватила ложку, не вымытую после молока. Так потом ей пришлось исповедоваться даже в этом грехе. Карой за смертный грех был ад, за простой грех — только чистилище.
— Ну, теперь с этим не так строго, — напомнил Марко. — Церковь стала снисходительней, а бог милостивее к нам.
В глазах Вилема, казалось, сверкнуло удовлетворение.
— Гм, так вы прислуживали при богослужениях, — заметил Марко, вновь насторожившись. — А я и не знал…
— Ну как же! Да ведь такая религия, как наша, черт возьми, была придумана будто нарочно для одних только бедняков.
Марко отодвинул тарелку. Он выжидал.
— Что ж, теперь можно перейти к делу. — Вилем откашлялся. — А дело, значит, вот какое. Словом, оно касается старой развалины на площади. Трактористы, да и шоферы, которые возят нам товары в сельмаг и пиво для «Венка», стали жаловаться, что эта развалюха мешает им разворачиваться. Тут, мол, и до беды недолго. Вот я и подумал — надо нам обмозговать это и что-то решить.
